Выбрать главу

Наконец он меня милостиво отпустил, приказав немедленно идти спать, что я с удовольствием и выполнил. Но эта скотина подняла меня в семь утра и, с трудом скрывая торжество, сообщила, что мне надлежит явиться к Рудакову, который доложит генералу Пожарскому. Конечно, он не смог удержаться, чтобы не сообщить мне свои умозаключения:

— Готовься к отправке в Союз! Терпеть тут таких разгильдяев мы не будем!

Я промолчал. Еще жив был в памяти эпизод с полковником Рудым и его «высыпуемым и досыпуемым».

— Хорошо. Сейчас умоюсь, побреюсь, позавтракаю и поеду, — ответил я хмуро, будучи злым как черт, что он не дал мне выспаться.

— Нет! Ни умываться, ни бриться, ни тем более завтракать! Немедленно выходи из гостиницы. Тебя сопроводят в резиденцию майор Калачев и подполковник Лесюк.

— Я что, сам дороги не знаю? — не врубился я в ситуацию после сна.

— С сопровождающими будет надежнее! — вошел в роль этот дубешник. — Мало ли что ты захочешь выкинуть, — откровенно намекнул он на то, что я могу сбежать, потому что, по его убеждению, меня прямо из посольства повезут к самолету «Аэрофлота».

Меня это основательно разозлило.

— Мне надо позвонить, — сказал я.

— Куда собираешься звонить? — убежденный, что держит в руках врага, который уже снюхался с империализмом; он, наверное, уже видел себя настоящим героем и мысленно сверлил дырочку на лацкане мундира для ордена, который ему дадут за мою поимку.

Я, конечно, взорвался. Это было уже слишком со стороны военспеца.

— Какое твое козлиное дело, куда я буду звонить! — прошипел я.

Полковник Россомахин позеленел. Наверное, знал, что такое «козел».

— Да я тебя… да мы тебе… скрутим! — заикался он от ярости и от моей оскорбительной наглости.

Народ просыпался и стал собираться вокруг, ничего не понимая во всей этой кутерьме. Не знаю, куда бы зашел Россомахин со своей властью, а я бы со своими ногами и кулаками, если бы меня начали скручивать, но тут появился Волошин и удивленно раскрыл рот.

Полковник уже взахлеб направо и налево рассказывал, как я намеревался рвануть отсюда куда-то, но он, полковник Россомахин, не такой дурак и сразу раскусил меня и пресек враждебные намерения. Оказывается, у меня уже были враждебные намерения, что я хотел куда-то рвануть.

— Гена, позвони, пожалуйста, сообщи, что полковник Россомахин меня арестовал, намерен скрутить и доставить в посольство, чтобы отправить в Москву, а то я сбегу.

Волошин посмотрел на Россомахина как на идиота и презрительно усмехнулся, что означало ни много ни мало: «Откуда берутся дураки-полковники? Ясно, из дураков-подполковников», и стал набирать номер телефона на аппарате, который висел тут же на этаже.

— Извините за ранний звонок, но чрезвычайные обстоятельства. Полковник Россомахин арестовал Головина. Сейчас его будут вязать и доставлять в посольство для отправки в Москву.

Наступила пауза. Потом Волошин подтвердил:

— Никакой это не анекдот. Я звоню из гостиницы. Он уже людей тут собрал, — и сразу же протянул телефонную трубку Россомахину, не скрывая своей презрительно-издевательской улыбки. Потом взглянул на меня и весело подмигнул.

По мере того как Россомахин слушал, он вытягивался во фрунт и глупо хлопал глазами, повторяя одну фразу:

— Слушаюсь, товарищ генерал!

Теперь я умылся, побрился, позавтракал, надел свежую рубашку, купил в киоске газету «Уик-энд» и журнал «Лук», сел в автобус и стал ждать, пока соберутся остальные. Почитал в газете рубрику необычных сообщений и открыл журнал «Лук». Я еще не видел заголовка статьи, но мои глаза наткнулись на фотографию небольшого формата. Со снимка на меня смотрело… мое лицо. Необычный ракурс — поворот головы с наклоном вперед — не оставлял сомнений: снимали меня в «Оберж де Пирамид». Тогда я увидел и заголовок: «Русский шпион на Востоке».

Только теперь мне стало понятно, каким путем меня полностью нейтрализовали, более того, насовсем убрали с Ближнего Востока. Джеральдина сделала свое дело, подставила меня со всех сторон под объектив. И как же мне не хотелось с ней встречаться последний раз, но Визгун давил на меня: «патриот», «честь Родины», «доверие», «партия». Ему хотелось отличиться, пока Шеина нет. Показать, какой он профессионал. А фактически он совал меня под топор. И когда я говорил ему, что это провал, он твердил, как упрямый баран, что никакого провала нет. Меня снимали на пленку — это и есть провал. А он гнул свое — никакого провала. Давай ему к праздничному столу шифровальщицу! Мать его…

Во всей колонии я был единственный, кто пока знал о моем положении. Теперь мне предстояло доложить генералу Шеину, что в его епархии основательно завалился инок и загубил перспективную американку.

Я прочитал всю статью и понял, что здесь поработало крупное ведомство. И охота шла не по мелочам: коротко сообщалось о Рогове в Ливане, назывался погибший в автомобильной катастрофе в Турции Султанбеков. На маленьком снимке на странице журнала просматривалось знакомое лицо. И я вдруг понял, что это вся наша тройка. Всех троих готовил Мыловар. Откуда известно обо всех нас? Значит, информатор сидит где-то в ГРУ и имеет доступ к документам, фотографиям. Не по этой ли причине погиб Султанбеков и искалечили Рогова? Выходит, нас еще только готовили, а вражеский агент уже всех нас засветил. Господи! Вот это катастрофа!

Такого яростного лица я еще ни разу не видел за все время знакомства с советником-посланником. Визгун был тут же и напоминал собой то ли побитую собаку, то ли надолго с головой опущенного в воду. Значит, Шеин уже знал про статью. Хорошо же начиналось утро. Как в старом анекдоте: приговорили еврея к смертной казни, а он спрашивает судью: «А какой сегодня день?» «Понедельник», — ответил судья. «Ну и неделька начинается!» — воскликнул приговоренный.

— Садись! — кивнул Шеин на кресло. — Коротко, самое главное. Я приказал тебе тихо сидеть. Почему ты вылез на американку? — Он еле сдерживался, что давалось ему с трудом. Лишь желваки выдавали его эмоции.

Поставленный вопрос удивил меня. Выходит, я сам, по собственной инициативе, начал слежку за Эвелин? Визгун не поднимал головы и смотреть на меня, видно, не собирался. Я пожал плечами. Нашли-таки козла отпущения. Отыграются на мне. Представят все так, будто я сам полез на рожон и провалился. Ну и сволочи! Вот так шайка!

— Чего молчишь? Я ведь спросил! — грозно прошипел Шеин.

— Вам же Борис Иванович доложил. Что я могу добавить?

— Мне нужно не добавлять, а четко и ясно изложить мотивы, — не меняя жесткого тона, потребовал Шеин.

— Я поручил ему, — хрипло произнес шеф. — Мне подумалось, можно…

У меня с плеч гора упала. Все-таки Визгун сохранил свое лицо.

Шеин метнул в него яростный взгляд, но снова сдержался. Гром и молнии будут без меня.

— Информация пришла ко мне из Москвы. Требуют расследования. Оба напишите отчеты, каждый за себя. И не вздумайте валить друг на друга и выгораживать! Через два часа представите мне документы. Тебе, Толя, даю еще два часа на сборы. Рудаков отвезет тебя в Александрию. Ты еще успеешь на теплоход. Сейчас важно, чтобы тобой тут и не пахло. Клевещут, ну и пусть клевещут. Если надо, посольство даст опровержение.

В дверь постучали. В кабинет вошел Рудаков. Он виновато взглянул на советника-посланника и сказал:

— Россомахин настаивает на вашей оценке: правильно ли он поступил, арестовав Головина.

Шеин уставился на Рудакова, не понимая, при чем тут Россомахин, какой еще Россомахин. Потом до него дошел смысл. Он что-то прорычал, наверное, мат.

— Моих людей могу арестовывать только я сам! — жестко сказал он Рудакову. — Я прекращу этот произвол! Тут им не гарнизон! Выслуживаются… — Он явно хотел выругаться, но сдержался. Видать, не из дураков-полковников генерал.