— Я теперь понимаю, почему Владик стал вдруг проявлять заботу о Федорове. Это человек из ГРУ в училище. Такого могут приспособить к пистолету, у него отчаянное положение, забитый, затравленный и материально нуждающийся.
— Я подумаю, что для него можно сделать. — Генерал умолк и задумался. Мне показалось, что в эти минуты его здесь не было, он куда-то мысленно ушел. Через пару минут Шеин посмотрел на меня внимательно и спросил: — Надеюсь, ты не держишь зуб на Визгуна? Он порядочный человек и преданный Родине, партии и нашему делу.
Генерал взял бутылку и налил наши рюмки до краев. Он кивнул мне, побуждая взять коньяк. Затем встал и, наклонив голову, простоял несколько секунд. Я тоже встал, хотя и не знал, для чего.
— Давай помянем Бориса Ивановича. Пусть его светлая душа не мучается на земле! — произнес он печально-торжественно.
Я опешил. Поминать Бориса Ивановича? Но почему? Я уставился на генерала очумелыми глазами.
— Как помянем? — воскликнул я, ошарашенный тем, что генерал не шутил по поводу поминания.
— Погиб он в Иордании. Убил его снайпер. Очевидно, арафатовский бандит… боевик, — поправился он, хотя в душе точно считал неуправляемых боевиков Ясира Арафата бандитами, которые стреляли в каждого, кто был с белой кожей. — Вскоре после твоего отъезда у нас возникла критическая ситуация в Хашимитском Королевстве Иордании. Надо было туда вмешаться и наладить связи между группами и лидерами. Борис Иванович попросил послать его. Я решил, что он подходящая кандидатура, и дал ему переводчика. Вот и все! Обратно он не доехал. Переводчик вел машину, а Борис Иванович сидел на заднем сиденье. Приняли за большого начальника. Ты же знаешь неписаное правило, что начальник никогда не сядет рядом с шофером. Вот и все! — повторил Шеин. — Давай помянем. — Он одним духом проглотил коньяк. Я последовал за ним, все еще с трудом осмысливая случившееся.
— А жена, эта красавица, похожая на Наталью Фатееву?
— Я сам ее с дочкой провожал в Александрию. Будешь в Москве — навести, она будет рада товарищу своего мужа. Тем более, она тебя ценила.
Эта печальная новость испортила мне настроение, хотя я сознанием понимал, что в нашей работе иногда светит и смерть. Мог и я оказаться на месте Бориса Ивановича, потому что меня бы Шеин послал в Иорданию одного. Но, как говорится, «судьба играет человеком», кому суждено быть повешенным, он и в океане не утонет. Какая у меня судьба — лишь один Господь Бог знает! Пока я был под его защитой.
Шеин, видя мое настроение, переключил мои мысли на наши дела:
— Скажи, что бы ты на моем месте проделал для успеха операции по раскрытию этой группы одесских чекистов? Давай от фонаря хотя бы!
— Зачем от фонаря? Я размышлял об этом, делать-то было нечего. Прежде всего взять под контроль меняльные лавки в Бейруте. Таких, которые обеспечивают наших моряков долларами, там немного. Завербовал бы одного-двух. Через них проверил бы весь плавающий за рубеж контингент чекистов, по фотографиям. Обличительные объяснительные записки на каждого по червонцам.
— А если они завербованы вражеской разведкой?
— Я думал над этим. Даже если менялы завербованы, мы должны хорошо им заплатить, и они сработают на нас. Хорошо заплатим — узнаем, кто их завербовал и какие выполняются задачи.
— Мыслишь верно! Мне нравится. Начинать надо оттуда.
Из такого заключения я понял, что ГРУ уже провело всю эту работу. Как там проделано и кем — мне никогда не узнать, но разработка велась, конечно, не на уровне майора.
Мы расстались глубоко за полночь. Шеин нетвердо держался на ногах, сказывался слабый в этом отношении опыт. Я поддерживал его, и мы медленно спускались пролет за пролетом вниз — лифт, как всегда, ночью не работал. У подъезда стояла черная. «Волга» — это ее я сбросил с хвоста, когда мы ехали из ресторана.
Как я ни был пьян, но мысли прорезались и трезвые. Я беспардонно возомнил, что проник в преступную группу кагэбэшников и взорву ее даже один, ценой своей жизни. У меня и грана мысли не было, что я уже являюсь винтиком в грандиозной операции. И в то же время я был рад, что переложил со своих плеч огромную ответственность, хотя тщеславие вонзило свои острые шипы в мое самолюбие: как же! Я сам, один проник, собрал ценную информацию. Правда, цена ей была грош, потому что использовать ее я бы не смог. И сделать без Шеина ничего не смог бы.
Приказ на меня пришел быстрее, чем я думал: уже на третий или четвертый день по ВЧ в адрес командующего Одесским военным округом поступил циркуляр о моем немедленном откомандировании в распоряжение Генерального штаба Вооруженных Сил с целью направления меня в служебную командировку за рубеж.
Последняя фраза о командировке за рубеж явно сочинялась Шеиным и предназначалась для Владика, чтобы он окончательно поставил на мне крест. Лишь бы Владик или кто над ним не подумал, что я слишком много знаю и как бы ненароком не проявил где-нибудь эти знания. А собственно, что я знаю? Про алмазы? Немного, и в то же время много, как посмотреть. С одной стороны, это легковесная, можно сказать, полупустая информация: кто-то Нюме предложил отвезти в Бейрут необработанные бриллианты и заработать на этом тысячу долларов, а поторговавшись с Нюмой — и побольше. Владик знал об этом предложении. Ну и что? А он меня проверял на предмет преданности Родине. И для этой цели использовал Нюмку. Вот и дохлая информация. Ничем Головин не опасен. Пусть живет!
Взгляд с другой стороны: шла проверка использования меня в качестве кого-то в преступной группе контрабанды алмазами, в которой задействованы некоторые сотрудники Одесского КГБ. А так как Головин из ГРУ, работал за рубежом, а значит — не дурак, может многое домыслить, и выпускать его из Одессы живым нельзя. Значит, следует повести себя так, чтобы не только успокоить Владика, но и дать ему надежду на дальнейшее мое использование в его преступном бизнесе. Если же он завербован иностранной разведкой, он сдаст меня своим хозяевам как перспективного агента, надо только получить компру и завербовать.
— Владик, я очень расстроен! Меня отзывают в Москву и направляют куда-то за рубеж, — сказал я прямо в лоб ему, как только мы встретились.
— Какая жалость! — воскликнул он искренне. — Я уже кое-что для тебя придумал и согласовал. Придется переигрывать. Жаль!
«Согласовал»? — вот это здорово! Есть кто-то здесь в Одессе, с кем он согласовывал мою судьбу. Уж не с Наумом ли Моисеевичем? Нет! Все они мелкие сошки, исполнители разного ранга, но исполнители. А шеф? Кто он? В солидном кабинете за солидным столом или прозрачный, как туман, незаметный в толпе, по виду пришибленный жизнью, а на деле ворочающий миллионами и распоряжающийся жизнями людей Корейко? Нет! Это мощная фигура, бездушная как машина, может быть, в самом Комитете. Есть же Жора там, Шеин сказал, что его фамилия Варейкис. Он имеет связи с Москвой. Но Жора повязан червонцами, и к Председателю в кабинет входит, открывая дверь ногой. Может быть, Жора возглавляет и алмазы, а руководит всем Председатель. Договорился до абсурда! Алмазы из Якутии — кто-то где-то двигает главные рычаги. Да черт с ними, с алмазами! Шеин даст этому нужный импульс.
…С Региной я познакомился в кафе «Волна». Она сидела за столиком с пожилой матроной, словно мама и прехорошенькая дочка. Я сел к ним за столик, сделал заказ, и почти сразу же мы познакомились. Поболтали о погоде, о море, яхтах — Регина любит яхтспорт, — о музыкальных группах, тут она не уступала мне в знаниях. Оказалось, что у нас общие вкусы на еду. Она сравнительно неплохо говорила по-английски — в Одесском университете дают хорошие знания. Я поломался с языком, прикидываясь большим слабаком: надо же было дать ей какое-то преимущество. Они с «мамой» бегло обсудили мою личность, а я притворился, что плохо их понимаю. Потом «мама» сказала Регине: