Они посидели, немного выпили. Барков сварил кофе и взглянул на часы, тем самым намекая Сатувье, что им пора расстаться. Сейчас он уже знал, как переправить пленку.
Сатувье понял его намек и заметил:
— Мы еще увидимся. Вы оказали мне большую услугу.
— На общественных началах, — улыбнулся Барков, провожая бельгийца. Оба засмеялись. — Пожалуй, я пойду с вами. Мне надо в конгресс-холл. Вы на машине? Могу вас подвезти.
— Нет, нет. Мне тут недалеко, пройдусь пешком.
Они вместе вышли из гостиницы. Алексей поймал такси, перебежав на противоположную сторону улицы, чтобы избежать какой-либо случайности, когда ему подставят машину. Свой «пежо» он не взял — там наверняка приклеили «маяк» и поедут за ним. Не ускользнешь.
В конгресс-холле Барков сразу отправился в комнату, которую отвели для главы советской делегации.
— Петр Максимилианович, я хотел бы взять у вас интервью по поводу первых результатов конференции, — обратился к главе Барков, а на листе бумаги написал: «Я передам вам фотопленку с донесением для КГБ».
Петр Максимилианович побледнел, глаза его забегали, будто он искал, где спрятались иностранные агенты, которые сейчас выскочат и наденут на него наручники. Он даже подвигал кистями, словно проверял, не скованы ли они.
— Как насчет интервью? — уставился Барков в лицо главе. Тот, слегка заикаясь и почти пропавшим голосом, ответил:
— Нет, нет! — Он замахал руками, как бы отталкивая от себя Баркова. Его реакцию можно было истолковать и как нежелание давать интервью, и как нежелание принять донесение.
Алексей испугался, что сейчас он ляпнет про пленку, и микрофон сообщит в контрразведку то, что они упорно хотели знать.
— Что, нет? — мягко, едва сдерживая эмоции, спросил Алексей и приложил палец к губам. Потом он сунул под нос главе лист бумаги и ручку.
Наконец Петр Максимилианович овладел собой, первый испуг прошел, и он повторил:
— Нет! Нет! Это преждевременно! Могут истолковать как давление. — Он схватил ручку и размашисто написал, не соблюдая никаких знаков препинания, кроме восклицательного: «Занимайтесь своим делом! Не впутывайте меня! Я выполняю важное правительственное задание! Моя миссия превыше всего! Мне, наконец, поручило Политбюро, и я не могу отвлекаться и не оправдать доверия высшего органа партии! Я не могу заниматься мелочами!»
Барков хотел поправить его, что высший орган партии — съезд, но понял, что с этим истуканом не о чем говорить. Надо хотя бы дезинформировать контрразведку.
— Вы могли бы выполнить мою просьбу? — понизил он голос.
— Да! Но все зависит от того, какая просьба, — сопротивлялся этот идиот высокого ранга в звании посла. — Учтите, я не курьер! Но чем могу…
Алексей отчаянно сделал ему знак рукой, чтобы он заткнулся, и с улыбкой сказал:
— Невинная. Совсем невинная. Вот она. — Пауза. — Встретимся после заседания, может, будут какие-нибудь результаты.
Итак, замысел через дипломата переправить пленку провалился. Очевидно, Нанта все же взяли и он заговорил. Остался запасной вариант — «Ле бистро». Алексей три дня обживал это место. Он дважды в день пил здесь кофе, читал газету. Но вчера ему показалось, что в бистро его не контролируют. Утром он не обнаружил хвоста. То ли беседа в кабинете главы делегации и эта многозначительная фраза «Вот она!» убедили контрразведчиков, что пленки у него нет, он уже передал ее дипломату, и они потеряли к нему интерес, то ли что-то изменилось в их тактике, тогда они поняли весь микрофонный блеф и делают вид, что поверили версии о передаче пленки дипломату. Скорее всего, они приняли микрофонный блеф за истину и теперь переключились на главу делегации. «Если это Сюртэ, то будут действовать деликатно — все-таки в своей стране, может быть крупный международный скандал. А если все же ЦРУ? Надо научиться правильно переходить улицу. Такого провала оно мне не простит. Будет месть? Тогда зачем меня вербовали? Ведь практически я не раскрыт. Если только Нанта… Пока хоронить себя рано, я им еще нужен».
Знал бы Барков, что Нанта умер под пытками: у него оказалось больное сердце, он был бы более спокоен и ждал связь.
Часы отсчитали последнюю минуту. Сейчас появится тот, кого он ждет уже два дня. Сегодня самый благоприятный день, слежки не видно, значит, он все делал правильно. «Может быть, связник уже здесь, в бистро? Кто он? — подумал Алексей. — Вот этот в синем комбинезоне? Да, он внимательно посмотрел в мою сторону. Газета в правой руке — у меня все спокойно. Нет, не он. Может быть, тот, что так аппетитно ест гамбургер и запивает пивом? Никуда не смотрит, увлечен едой. Это может быть тактика. Не тот же, что переходит улицу с дебильной перекошенной рожей, пузатый и с собакой на руках. Черт возьми! А пароль: „Вас еще не кусала собака?“». Алексей внимательно поглядел на этого идиота и отвернулся — совпадение с собакой. Вдруг он уловил едва слышную фразу. Говорили по-испански за столиком позади Баркова. Испанский он знал не блестяще, но то, что сказала женщина, понял:
— Перестань пить и жрать, еще пропустишь связника.
Барков перекинул газету в левую руку, резко поднялся и шагнул к выходу. Это был приказ связнику: «Не подходи! Исчезни! Я в опасности! Не подходи! Не подходи!!!»
Едва Алексей ступил на тротуар, как из двора бистро вылетел черный «бьюик», завизжали на повороте мощные шины.
Всего секунда, и машина, как осаженный уздой конь, замерла с визгом тормозов. Справа и слева выскочили двое и бросились к Баркову…
Я уже миновал фонтан и давил несчастное животное, делая собаке больно. Она повизгивала, а я успокаивал ее:
— Потерпи, псина, сейчас ты дашь стрекача к своему сопляку-хозяину, который ждет тебя за углом рядом с овощным базаром. Потерпи самую малость! Там у меня «мерседес».
Я говорил, а сам рыскал глазами, искал подкрепление тем двоим, мужчине и женщине, что вот уже три часа сидят у стены. Мужчина все ест и пьет, а женщина сидит, повернувшись спиной. То, что они тут не случайно, нет никаких сомнений. Знает ли Барков, что за спиной у него хвост? Где же укрылись остальные? Я ведь обошел все вокруг, машин стоит много, но людей там нет.
Мне оставалось пройти не более пятнадцати шагов — это двадцать секунд. Кругом все спокойно, никаких перемещений. Но вдруг Барков буквально выхватил газету левой рукой из правой и резко поднялся. Что-то произошло! Он отдал приказ не приближаться. Тут из-за бистро вылетела машина. Я видел ее, она стояла там прикрытая брезентом. Хитрые сволочи! Двое кинулись к Баркову. Один толкнул его к машине и заставил положить руки на крышу, быстро, профессионально обыскал. Сейчас наденут наручники и затолкают его в салон.
Что делать? По законам конспирации я должен пройти мимо или куда-нибудь свернуть. Это по законам. Разум приказал: «Стой! Не смей!» А эмоции, сердце и что-то там еще дружно хором заорали: «Вперед! Куда же ты смотришь? Это же твой товарищ! У него пленка. Ты зачем, сукин сын, приехал сюда? Смотреть, как берут Баркова? Как уплывает информация о вражеской агентуре в одесском КГБ? Сволочь ты трусливая!»
Я рванулся вперед, отбросил в сторону шпица, выхватил пистолет и подскочил к удивленно взглянувшему на меня цэрэушнику. Стволом наотмашь где-то ниже виска. Удар оказался сильным, его даже перекрутило, и он упал на тротуар. Второй, смуглый, широкоскулый бросился ко мне, выхватил свой служебный сорок пятый калибр, но налетел прямо на ствол моего пистолета, который вломил ему в рот все зубы верхней челюсти. Он упал на колени и захрипел. Я добавил ему рукояткой пистолета выше правого уха.
— Быстрее, Алексей! — крикнул я Баркову и бросился бежать по тротуару. Он топал следом за мной. Люди в испуге шарахались в стороны. Что там было позади — не хотел знать и поэтому не оглядывался, лишь чувствовал, что Барков вплотную бежит за мной.
Первые выстрелы застали нас, когда мы уже были рядом с аркой. Пули взвизгнули и ушли в пустоту. На повороте под арку Алексей вдруг споткнулся и, цепляясь за меня, замедлил бег. Я подхватил его за талию, и мы нырнули под каменный свод древнего сооружения. Барков сразу ослаб, и ноги у него подкосились, на губах выступила кровавая пена.