«В легкое», — чисто автоматически отметил мой мозг.
Я подхватил Алексея, вскинул его на левое плечо. Правильно говорят психологи, что в экстремальных ситуациях включается скрытая резервная энергия — я смог еще и бежать с такой тяжелой ношей на плече. А правая рука была свободна, я мог отстреливаться. Под холодными сводами мои шаги гулко отдавались в этой кирпичной трубе.
— Левый ботинок, левый ботинок, — едва слышно, медленно выдавливая слова, говорил Барков.
— Ничего, Алеша, мы выскочим! — и я смачно выматерился.
Тяжелый он все-таки, когда лежит беспомощно. Мы, наверное, с ним в одной весовой категории, он должен легко прыгать и передвигаться. А на моем плече весил все сто килограммов.
— Мост… — то ли Фер, то ли Февр, то ли Бер, я не понял. — Под мостом, — сказал он последнюю фразу и замолк.
Я пробежал уже метров двадцать, когда заработали два пистолета. Все, кто оказался под аркой, сразу попадали наземь. Не останавливаясь, я повернулся назад и выпустил пол-обоймы по двум бегущим фигурам. Один тут же завалился, второй прижался было к стене, но потом выскочил из-под арки. Там, на улице, раздались частые выстрелы. Стреляли ритмично из двух пистолетов и так часто, как это может сделать профессионал, нажимая на спусковые крючки. Потом стрельба вдруг переместилась в сторону, и я понял, что нас кто-то прикрывал и теперь потащил на себя весь огонь, который предназначался нам с Алексеем.
Я выбежал из-под арки. Справа стояла моя запасная машина. Хорошо, что во Франции не всегда надо закрывать ее на ключ. Я так спешил, что буквально бросил Баркова на заднее сиденье. Его левая нога зацепилась за дверцу. Я вспомнил про ботинок и сунул его под пиджак на свой большой надувной живот. Машина буквально прыгнула вперед и понеслась по улице. Один поворот, второй, третий — в зеркале никого, кто бы вызвал подозрение. Я промчался по спуску вниз и снова, почти не сбавляя скорости, крутанул в узкую улицу. Что там в конце — не знаю, но главным для меня было оторваться от возможного преследования. Перед выездом из улочки я остановил машину, выбросил закладку изо рта, оторвал усы, стащил парик, под курткой открыл клапан на моем «животе». Теперь я стал почти сам собой и оглянулся на Алексея. Господи! Что это? Его было не узнать: пуля попала в затылок и на выходе разворотила всю нижнюю челюсть. Это уже был не Барков, это был его труп с обезображенным лицом. Вдруг мне пришла в голову страшная мысль: а ведь это он спас мою жизнь, он принял в голову ту, вторую пулю, которая предназначалась мне. Его голова прикрывала мою левую лопатку. Пуля угодила бы мне прямо в сердце. Спасибо тебе, мой друг Алеша! Ты даже мертвый защищал меня! Ты собой закрыл меня от смерти. Я не был сентиментален, но видеть Баркова с развороченным кровавым лицом и кровавым месивом вместо затылка оказалось для меня непосильным. Кольнуло сердце, но через несколько секунд боль отпустила.
Я надел Алексееву туфлю, а свою вместе с усами и париком зашвырнул в мусорный бак. Девчушка лет восьми, грязная и нечесаная, с любопытством смотрела на меня. Она не понимала, что делает этот весь перемазанный в крови человек. Я выхватил из кармана мертвого Алексея бумажник со всеми документами и погнал машину вперед. На набережной увидел мост — очевидно, о нем говорил умирающий Барков. Название я не успел прочитать, но мне показалось, что это был не то Лефевр, не то Лемевр. Перед мостом свежее табло указывало, что там идет ремонт дороги и надо объезжать. Я проскочил под его аркой и увидел у обочины «симку». За рулем сидела женщина. Она махнула рукой, и я понял, почему Алексей говорил о мосте. У него здесь была подстава — значит, он предполагал, что ему придется уходить из-под слежки.
Я остановил машину и выскочил на дорогу. Она была пуста, только впереди метрах в двухстах работали люди в желтой спецодежде. Женщина открыла мне заднюю дверь. В секунду я принял решение, о котором даже и не помышлял. Скорее всего, это продиктовал инстинкт. Оставшиеся в пистолете патроны я расстрелял по машине. Бензин потек во все стороны. Последняя пуля подожгла его. Я зашвырнул в реку пистолет, и мы резко взяли с места. Позади раздался мощный взрыв, и все вокруг окутало пламенем и дымом. Машину разнесло на куски.
— Нет, я не дам вам Алешку! Никогда вам не узнать, куда он делся, — едва слышно, почти одними губами шептал я. — Вы будете гонять по дорогам, блокировать трассы, но вам его не найти.
— Вы что-то сказали, месье? — спросила женщина, и только сейчас я рассмотрел ее. Непривлекательная, бесцветные крашеные волосы, возраст неопределенный, от тридцати до сорока, может, старше. Глаз не видно из-за толстых стекол очков. Только зубы хорошие, здоровые, белые.
— Где месье Барков? — спросила она, не поворачивая головы.
— Там, — махнул я рукой назад, и она поняла. — Он мертв.
Мы проехали с десяток миль, и женщина повернула машину к небольшой рощице, внутри которой оказался родничок. Она остановила машину и сказала:
— Вам бы надо умыться и переодеться.
Из багажника она достала сумку на молнии, открыла ее и вытащила костюм, рубашку и галстук.
— Думаю, вам подойдет, вы с месье Барковым одного роста.
Я снял туфли. Они мало отличались друг от друга, только левый, который принадлежал Баркову, стоил значительно дороже: за него Алексей заплатил своей жизнью — там в каблуке находилась микропленка. Если бы все было нормально, под столом в бистро мы, не привлекая внимания, не торопясь, обменялись бы туфлями.
Я забрел в ручей прямо в одежде и стал обливать лицо и голову холодной водой. Здесь наконец представилась возможность избавиться от своего «живота». Женщина сидела на траве и смотрела, как я моюсь и переодеваюсь, топлю в ручье одежду, и только когда все уже было закончено, сказала:
— Ну, слава Богу! Кажется, пронесет! Поехали!
Стрелки на часах будто остановились: с того мгновения, как я встретился с Барковым, прошло всего сорок минут. За это время произошла жестокая схватка, стрельба, погоня, смерть, взрыв машины и мое очищение, в смысле отмывания.
— Вы садитесь назад и отдохните, — предложила женщина. — Перед погранпостом я вас разбужу. День у вас выдался, наверное, тяжелый. Мне так показалось.
Да уж, не приведи Господь, подумал я и вскоре уснул.
— Месье, погранпост! — окликнула меня женщина, и я удивился, что так долго проспал.
Граница была совсем рядом. Впереди виднелись погранпост и таможня, разместившиеся в аккуратном беленьком домике с красной черепичной крышей.
Я передал женщине свой паспорт на имя канадца. Она, не сбавляя скорости, открыла, посмотрела фотографию, имя и положила рядом с собой на сиденье.
С пограничниками опять не было никаких осложнений. Только собака что-то уж очень принюхивалась ко мне, и я слегка заволновался. Наркотиков у меня не было, но если меня высадят из машины и вдруг им придет в голову проверять, то я не знаю, где у меня что. Собака потянулась ближе к моему лицу. Пограничник, молодой парень, засмеялся.
— Месье, вы порезались справа, поэтому вас и обнюхивает мой пес. Счастливого пути! — Он возвратил нам паспорта, и мы тронулись к бельгийскому посту.
Женщина засмеялась. Смех ее был спокойный и дружелюбный.
— Это же надо! — воскликнула она. — Собака унюхала кровь.
Я ничего ей не ответил, потому что знал — унюхала она кровь не от пореза бритвой, а ту, что незаметной осталась на моем теле, когда я нес убитого Баркова. Смыть ее запах можно только в горячем душе с мылом. Так что собака есть собака.
На бельгийском пограничном посту шла чуть ли не поголовная проверка не только документов, но и таможенный контроль. Наверное, кого-то и что-то искали. Офицер заставлял открывать машины, выходить, досматривал все очень тщательно. Одного мужчину даже увели в здание для личного досмотра. Я поглядел на женщину. Она была спокойна. Из кармана достал бумажник Алеши Баркова и только сейчас понял, почему собака так принюхивалась: бумажник был в крови, она уже засохла, но собака ее учуяла. Женщина оглянулась, на ее лице было полное спокойствие. Я показал ей бумажник. Она все поняла без слов.
— Уберите в карман, — сказала она и продвинула машину к пограничнику. Тот взглянул на женщину и улыбнулся:
— Софи, рад тебя видеть! Чего ты ездила в Париж? И так рано домой.