Выбрать главу

Городецкий — Суворову не соперник. Он никому не соперник. Пишет о войне, не имея военного образования, об архивах, не читая… Что же заставило его взяться за это гиблое дело? Во-первых, конечно, приятно — те самые советские коллеги, которые раньше поворачивались к нему только спиной, теперь поворачиваются другим местом. Документы дают. А если не хотят давать, то говорят, что таких и вовсе нету. И как им не поверить? («Нет оснований не доверять Дмитрию Волкогонову, который (…) удостоверяет, что (…) не было документов, свидетельствовавших о воинственных намерениях Сталина в отношении Германии» — стр. 18). Во-вторых, конечно, есть у Городецкого и собственный интерес — российскому историку Сталина защищать неудобно, а израильскому еврею — в самый раз. А кто он такой — не важно. Особенно если в доску свой.

«Суворов избрал интеллектуальный орган белоэмигрантов, чтобы начать крестовый поход против…» (стр. 7)

«Во время «холодной войны» было принято исходить из того, что Сталин последовательно проводил заидео-логизированную политику, направленную на разжигание войны… Суворов, конечно, изучал (…) курс марксизма-ленинизма, и тем удивительнее ложная интерпретация им основных марксистских положений»… (стр. 61)

«Суворов (…) размахивает жупелом коммунизма (…); этим методом пользовались еще историки периода «холодной войны», пугая Запад…» (стр. 19)

Только в вечно мерзлом грунте социалистического Израиля и мог, пожалуй, еще сохраниться такой реликт»[103].

* * *

Если в сугубо научных дискуссиях концепция Суворова однозначно выстояла и серьезных альтернатив не имеет, то общественная позиция самого Суворова и его идей выглядит гораздо хуже. Только относительно небольшая часть постсоветского общества готова либо согласиться с ним, либо даже всерьез, без ажиотажа и всплесков ненависти рассматривать его идеи. Дело тут не в Суворове, а в хаосе, который оставила после себя советская власть в головах советского населения.

К тому же судьба автора концепции — беглого советского разведчика — тоже не оставляла участников споров равнодушными. Для одних он — герой, для других — предатель, человек изменивший присяге, ренегат. Его противникам часто кажется, что, скомпрометировав Суворова лично, можно подорвать убедительность его исторических изысканий. Что скандальная идея, высказанная предателем-одиночкой, на которого к тому же ополчились и общественность, и научный мир, по определению не может не быть курьезом. Таким образом судьба исторической концепции и судьба ее автора в общественном сознании оказались тесно связанными и часто воспринимаются в равной степени экзотическими.

В общественных дискуссиях научный вес аргументов не играет почти никакой роли. Ключевую роль играет идеологическая сторона. Чисто советский тезис о том, что советский народ вынес немыслимые беды и катастрофы только ради того, чтобы спасти мир от фашизма, до сих пор сидит глубоко в подсознании бывшего советского населения. Этот тезис для многих единственное оставшееся моральное оправдание всей их жизни и основа самоуважения. Сознание изо всех сил сопротивляется мысли, что все было не так. Что жизнь советских людей, переживших сталинскую эпоху, моральных оправданий вообще не имеет. Что ее остается только стыдиться, как стыдятся немцы четырнадцати лет нацистского правления.

Суворов не пишет этого напрямую, но иного вывода из его концепции советской истории сделать невозможно. А желающих любой ценой защитить свое прошлое и свое достоинство всегда гораздо больше, чем желающих добровольно обсуждать свою возможную ответственность за соучастие в преступлениях. За общественным возмущением книгами Суворова стоит совершенно естественный инстинкт морального самосохранения. Иногда такое возмущение принимает форму квазинаучных публикаций, но характер аргументации мгновенно выдает действительные их мотивы.

Характерным примером такого подхода может служить один из первых откликов на книги Суворова — статья доктора исторических наук, профессора Арона Черняка «Глазами участника и историка», опубликованная в 1994 году в № 93 израильского журнала «Двадцать два», вскоре после выхода двух первых книг Суворова на русском языке. Профессор Черняк — специалист по истории артиллерии и военной промышленности, фронтовик, прошедший всю войну с начала до конца. Логика и методика спора Черняка типичны для множества дискуссий, будоражащих постсоветскую общественность уже больше 10 лет.

Черняк не согласен с Суворовым категорически, полагает его теорию недоказанной и ненаучной, а сами книги — образцом мистификации. И первое, что возмущает Черняка, — это терминология Суворова, который считает «Великую Отечественную войну» лишь эпизодом Второй мировой войны, агрессивно начатой СССР в 1939 году.

вернуться

103

Зеев Бар-Селла. Вечная мерзлота. «Вести». 02.03–08.03, 1995. С. 8–9.