— А чем же эти ребята сейчас занимаются? У меня ощущение, что их по-прежнему вокруг полно. В Берлине например…
— Да, как собак нерезаных. Занимаются они самообеспечением, работают на самих себя…
— Промышленный шпионаж?
— Да, промышленный шпионаж. Работают на частные фирмы, на мафию. Полная деградация нашей школы и методов…
— Может, оно и к лучшему?
— Ну да, конечно, к лучшему.
— Какое у вас было звание?
— Капитана я получил перед самым отъездом за рубеж и капитаном приехал в Женеву. Академию окончил старлеем. Лейтенанта я получил в 1968 году после окончания училища. В июле получил, а в августе уже отправился в Чехословакию. После Чехословакии я был в 66-й гвардейской дивизии. А оттуда я попал в Приволжский военный округ, в разведку. Там же женился. Сдал экзамены в академию и получил старлея. Окончил академию и попал в ГРУ. И там уже я получил капитана. Я убежал третьим секретарем. А эта должность — майорская.
— Итак, главный герой «Аквариума» был нормальным советским разведчиком, а потом сразу после побега автор «Аквариума» оказывается уже сформировавшимся антисоветчиком? Как это могло произойти?
— Я уже был железным антисоветчиком! Еще в академии один мой товарищ сказал как-то, что меня, мол, как «суку антисоветскую», нельзя посылать за рубеж. Так сказал, по-дружески. Я ответил ему, мол, «потише, Ваня». Один шифровальщик, уже в Женеве, тоже намекал мне на это, говоря: «Куда тебе, ты же падло антисоветское».
Мое становление как антисоветчика началось очень и очень давно. С одной стороны, я был истинно советским человеком, глубоко верующим в то, что мы лучше всех, в то, что коммунистическая идеология приведет к светлому будущему всего человечества. У меня есть «Похвальная грамота» от командира моего полка…
— Это тот самый «Батя» из «Аквариума»?
— Нет, тот Батя ушел, а приехал другой, из Египта, подполковник Бажерин. Посидел у меня на политзанятиях, которые я проводил, и вручил мне грамоту от 10 июня 1969 года «За коммунистическое воспитание личного состава» (ровно за 9 лет до моего ухода, день в день!).
Иными словами, я был советским — таким, каких вокруг меня не было никого. Я верил во все это очень здорово.
Я помню, хотя мне было тогда 6 лет (я родился в апреле 1947 года), как в дни траура по Сталину единственным человеком, который не рыдал, был мой отец. Понимаете, рева — не было! Меня это смутило. И, знаете, покоробило. Мы жили тогда на Дальнем Востоке. Был страшный мороз. Вокруг — невероятная истерика, истерика всероссийского масштаба! Отец мой был нахохлившимся, серьезным, но, повторяю, не было плача Ярославны на городской стене.
Проходит совсем немного времени, и вдруг… — мы тогда были еще пацанчиками, еще до школы, — вдруг приходит в гости к нам один человек и говорит: «Враг народа». Кто враг народа? Нам говорят: «Это не для детей, это кино будет таким, что детей туда пускать не будут». И все говорят о враге народа, но не говорят, о ком же это. Потом выясняется, что враг народа — Берия.
Оказывается, что ближайший сподвижник товарища Сталина был врагом народа! Это меня очень удивил: как это товарищ Сталин не разглядел врага. Рядом! Кстати, когда Сталин умер, я помню, что говорил отцу: «Зачем растрезвонили мы, глупые люди, о смерти Сталина? Молчали бы, они бы нас по-прежнему боялись. А теперь вот точно нападут». Тогда шла война в Корее, а отец служил на Дальнем Востоке. Их зенитно-артиллерийский полк прикрывал мост на Хасане, который открывал путь в Корею. Через него туда шло снабжение. Мы жили в поселке Барабаш, а полк частично стоял в Барабаше, а частично — на Хасане. И шла смена по охране моста. Мост прикрывали по полной программе: были и стрельбы, и прочее. Из Хасана возвращались в Барабаш, где шла боевая подготовка. Словом, война была тут, у порога. И вот — смерть Сталина…
Итак, я считал, что о смерти Сталина не следовало сообщать. Ведь теперь-то на нас нападут! Когда я потом читал о Большом брате в «1984 годе» Дж. Оруэлла, там нашел аналогичную ситуацию. Большой брат — он же бессмертен!
Итак, первое разочарование: рядом с товарищем Сталиным был враг народа, а он его не распознал! Как это возможно?
Далее. 1956 год, мне девять лет. Отец приносит материалы съезда, проводит занятия с сержантами. Культ личности, и все такое. После этого я поверил в Никиту Хрущева. И отец мой поверил в него. Он всем нам нравился. Все только и говорили: Хрущев, Хрущев… Он был человечным… Ездил по стране, говорил с людьми. Съездил в Англию (с Булганиным), Булганин там за что-то благодарит, а Хрущев по-мужицки рубит сплеча. На все вопросы отвечал, не прятался… И мне это очень нравилось.