Если армия выйдет из-под контроля, то армии это на руку. После крушения коммунизма армейские генералы обогатились, как олигархи. Оттого, что нет над ними контроля партии и КГБ. Интерес армии в том, чтобы не допустить конфликта, потому что могли получить по мозгам, и никто лучше армии этого не понимал.
Пеньковский был странный предатель. Морально разложился, но почему-то не убегал, а снабжал и снабжал западные разведки материалами, к которым у него доступа не было. А те, кто за ним стоял… Не может же Хрущев допустить такой скандал, из которого станет ясно, что армия восстала против него и посылала своего человека в Америку, чтобы договориться с американцами…
— Пеньковского раскололи?
— Да. Конечно. Когда меня спрашивают, можно ли устоять на допросах в КГБ…
Знаете, я вчера вечером вернулся из Эстонии. Там меня возили в один уникальный музей. Он создан в лесу одним рыбаком и охотником. Он симпатизировал «лесным братьям» и собирал всякие исторические и военные материалы. У него ферма, хутор, озерцо… И стоят два танка Т-34. Один Т-54, БТР-60ПБ, БРДМ, артиллерийский тягач, пушек штук пять, крылатая ракета! Это что-то фантастическое! Спускаемся в подвал. Там у него три пулемета «максим». Ну где вот сейчас «максим» можно найти, если он в 1943 году снят с вооружения? Пехотный пулемет Дегтярева, танковый пулемет Дегтярева… Автоматы… Чего там только нет…
И, кроме всего прочего, пыточный стул НКВД. Когда в 1941 году энкавэдэшники все бросили и убежали, кто-то из родственников коллекционера в Таллине забрался в пустое здание и этот стул утащил. Не знаю, применяли ли его «лесные братья» против кого-либо или нет. Но стул в музее стоит.
Это что-то жуткое. Такая мощная скамейка из планочек. Как в парках в советское время стояли, только на одного человека. Подлокотники железные и для ног такие же. Тебя привязывают ремнями, а там, где икры соединяются с ножками, там наплетено колючей проволокой. И под задницей тоже колючая проволока проложена, и под спиной. Что они еще делали на этом сиденье, не знаю, но если тебя привязать к этому сиденью, а у тебя хотя бы три или десять шипов колючей проволоки в заднице и в спине и ты не можешь крутиться долго, то думаю, это было достаточно мучительно.
В 1940 году пришли, а в 1941 году уже все было налажено… Так вот, когда меня спрашивают, если тебя поймают, то сколько времени выдержишь допрос в КГБ или в спецназе ГРУ, я говорю — 2,5 секунды, не более.
После побега
— Давайте остановимся подробнее на разговорах с британской контрразведкой после побега. Что они хотели знать, какие вопросы задавали?
— Это очень интересно потому, что это было очень смешно. Во-первых, было очень много вопросов о Советской Армии.
— А прямые вопросы о шпионской деятельности задавали?
— Конечно. Но я поставил условие: ребята, вы на меня не давите. Я вам расскажу многое из того, что будет во вред коммунистическому режиму, но не во вред моему народу и моим друзьям. Я уже рассказывал, что моих коллег и друзей после моего побега отозвали, а потом постепенно вернули, когда поняли, что я своих не сдаю… Они потом работали, и их никто не трогал никогда.
Так вот, вопросы часто были совершенно удивительные. Меня много расспрашивали американцы. Я потом написал книгу, которая называлась «В Советской Армии». В свое время эта книга была в Америке книгой месяца. В принципе, это были ответы на их вопросы. Она никогда не была издана на русском языке. Книга эта — актуальная тема, нужная в данный момент. Как горячие пирожки. Но если эти самые пирожки лет двадцать пролежали на складе, то вкус уже не тот. Сейчас издатели говорят: давай! Я на это не иду. Если бы в то время кто решился ее опубликовать на русском языке, то сейчас можно было бы перепечатать, да и то с оговорками: мол, сейчас все это всем известно, а в 1980 году было откровением. Но коль скоро тогда никто не решился, то сейчас это делать просто глупо.
Вот, например, вопрос: «Почему в Советской Армии так глупо готовятся сержанты?» У нас же сержант — это кто? Просто солдат с лычками. Я в учебной дивизии два года прослужил, отмахал четыре выпуска, мы делали два выпуска сержантов в год. Лично я считал, что мы совершаем преступление, что мы готовим брак. Но это единственное, что мы могли выпускать. Никто другой в этой ситуации ничего другого сделать не смог бы. В данной заданной ситуации это было оптимальное решение.