Заратустра отмахнулся от надоедливого насекомого и, подойдя к стражникам поближе, окликнул их:
— День добрый, достойные дети своего отца. Хотел бы я знать, ради каких таких чудесных стран жители этого города покинули эти места и почему вы не отправились вместе с ними?
Один из стражников приоткрыл отяжелевшие от дремоты веки и равнодушно осмотрев пропыленную одежду путников, снова закрыл их. Второй оказался более разговорчивым:
— Может, для кого этот день и добрый, но только не для нас. Вы зря пришли сюда, бродяги. Сегодня в этом городе нет ни ярмарок, ни представлений. С тех пор, как в этих стенах поселилась беда, циркачи и торговцы стали обходить нас десятой дорогой.
— Что же это за беда обрушилась на Тихий Ручей? — спросил Заратустра, присаживаясь на землю напротив разговорчивого стражника. Тот устало пожал плечами и поднял голову к обесцвеченному солнцем небу.
— Подними голову, бродяга, и попробуй найти на этом небе хоть одно облачко. Видимо, боги всерьез рассердились на нас, что не посылают на наши земли ни единой капли дождя. Что делать, вода в этом городе скоро станет цениться дороже золота. Вот люди и ходят с иконами к молитвенному камню, упрашивая богов смилостивиться и послать на наши поля долгожданные дожди.
— И много они успели выпросить воды у богов? — сощурил глаза Заратустра.
Стражник пристально посмотрел на Заратустру и покачал головой:
— Если ты смеешься, незнакомец, то напрасно. Третий год на наших полях нет урожая. А если ты и впрямь веришь в милость богов, то знай — они глухи к нашим молитвам.
Заратустра печально усмехнулся.
— Вот уже много лет я живу на свете, — признался он. — Но мне ни разу еще не доводилось встречать глухих богов. Разве что кроме тех, которых вырезают из дерева или рисуют на досках. Эти боги в самом деле глухи и настолько же слепы. Мой же бог довольно словоохотлив и я всегда с удовольствием общаюсь с ним.
— Может быть, ты спросишь тогда своего бога, почему в наших землях нет дождей и наши реки и ручьи высыхают? Или все, что ты умеешь — это только хвалиться и насмехаться над чужими бедами?
Брови стражника нахмурились, и он принял выжидательную позу, однако Заратустра, казалось, не обратил на это никакого внимания.
— Может быть, и спрошу. Но сначала я хочу задать вопрос тебе, достойный сын своего отца. Что лучше, скажи мне, три года усердно молиться нарисованным богам или — вырыть колодцы, такие глубокие, что даже в засуху вода в них не будет пересыхать? По крайней мере, тогда уже не придется донимать твоих богов пустыми просьбами и слезливыми молитвами.
Стражник криво усмехнулся в ответ.
— Много ли земли ты напоишь из колодца? Или ты не знаешь цену того труда, чтобы носить на поле воду кувшинами? Раньше на наших полях урожаи были так высоки, что торговцы со всех стран стекались сюда и привозили свои товары в обмен на наш хлеб. А теперь? Теперь всего-то зерна и хватает, чтобы не умереть с голоду.
— Неужели этого мало? — удивился Заратустра. — А я-то всю свою жизнь считал, что хлеб и нужен для того, чтобы с голоду не умереть! Или жители этого города умеют кормить хлебом не только свои животы, но и свою жадность? Хотел бы тогда и я посмотреть, как это у них получается, ведь до сих пор я видел одно — хлеб уменьшает голод, у жадности же только растет аппетит! Наверное, всех хлебов земли для нее будет мало!
— Может, и так, — устало вздохнул стражник. — Может, твой бог и благоволит к нищим, но наши люди устали от непосильных трудов, пропадающих понапрасну. В городе стало неспокойно, многие ушли на заработки в дальние страны, кое-кто подался в разбойники, распугав и без того редких купцов. Да и казна пустеет, так что правитель наш обложил каждый колодец податью на треть и лучшие земли уступил иностранцам за бесценок. Ему же надо кормить и охрану, и советников своих, и город от врагов укреплять…
— Разве не люди укрепляют города от врагов? — перебил его Заратустра. — И разве не пахарь лучший советник сам себе? И неужели нищ тот, кто в беде имеет много друзей? Вот я знаю людей, чей бог — Мудрость, Любовь и Единство. Эти люди и с бедой справятся вместе. Иным же и беды не надо, они и так готовы перегрызть друг друга и не могут им помочь ни дожди, ни изобилие, ни нарисованные боги.
— Не знаю. Мое дело — ворота охранять. А вы, бродяги, лучше идите своей дорогой, — недовольно ответил стражник и снова закрыл свои глаза.
В тот день Заратустра не стал останавливаться в городе с названием Тихий Ручей, где люди так терпеливо и усердно вымаливали милость богов, а направился к дальним горам. Виштаспа же, как всегда, последовал за ним.
— Учитель, — окликнул он Заратустру, когда стены города остались далеко позади. — Почему в разговоре с людьми ты начинаешь говорить о Боге, а заканчиваешь самыми простыми вещами. Не спорю, ты говоришь разумные вещи, но могут ли они сравниться с величием Единого, который управляет мирами, судьбами и звездами? В сравнении с этим любые житейские заботы мне кажутся мелкими и ничтожными.
Заратустра остановился и, посмотрев на ученика, улыбнулся,
— Скажи, Виштаспа, зачем тебе нужен мизинец на левой ноге? Не кажется ли он тебе мелким и ничтожным в сравнении с теми мыслями, которые бороздят тебе голову? А если кажется, то скажи, зачем ты носишь его с собой и страдаешь, если он неожиданно заболит?
ЧТО ЕМУ НУЖНО?
Заспорили как-то два мудреца о том, как следует приносить жертву богам. Один говорил, что мясо жертвенных животных правильно подвергать всесожжению в чистоте, не оскверненной рукой человека. Другой же видел в глине прообраз божьего замысла, поскольку человек был слеплен из глины земной, и потому доказывал, что жертву следует сжигать в глиняных горшках.
Этот разговор достиг ушей проходящего мимо Заратустры, который присел в отдалении и стал наблюдать за развитием интересной беседы. Никто из спорящих не мог одержать верх и когда уже лица их раскраснелись и руки были готовы вцепиться в волосы собеседника, один из мудрецов, заметив сидящего Заратустру, предложил:
— Вот сидит человек, который с интересом слушает нас. Он не похож на мудреца, но и для крестьянина руки его слишком чисты. Пойдем спросим его, как бы он стал приносить жертву, когда бы удостоился быть жрецом?
Так они и поступили, и когда обратились к Заратустре с вопросом, тот приветливо улыбнулся в ответ:
— О, достойные служители Мудрости! Спор ваш показался мне очень интересным, ведь я исходил уже многие страны и нигде еще не встречал единого мнения на этот счет. Одни поют богам священные и хвалебные гимны, другие зажигают свечи перед рисунками своих святых или их деревянными истуканами. Третьи же, подобно вам, сжигают мясо жертвенных животных. Как разобраться, кто прав? Вот если бы жертву приносили мне, я бы сказал: "Мне мало разницы. Лишь бы мясо было хорошо прожарено, а свечи давали достаточно света. Песен же хвалебных я и вовсе не люблю". Так бы я ответил вам, если бы и сам был богом. Но, увы, я всего лишь бедный путешественник, и потому скажу: "Почему бы вам самим не спросить ваших богов, что им больше по вкусу?"
— Что ты говоришь такое? — изумились оба мудреца. — Где же такое видано, чтобы боги запросто говорили со своими смертными? Только избранные получают право говорить с богами, да и то не смеют задавать им вопросы!