Этот замок начал свое существование в XII веке, потом достраивался и перестраивался аж до XIX века. Знаменитый архитектор Виолле ле Дюк использовал в реставрации имитацию древней готики. Я приехала к Шемякину в «Президент-отель». Меня встретила Сара, его давний близкий друг и помощник. В ожидании Михаила мы поговорили о том о сем.
Переезд
— Сара, как же вы расстались с Америкой, с таким обжитым гнездом в Клавераке?
— С грустью. Мы были очень счастливы в Америке. Но пришло время переселиться в Европу — очень тяжело часто летать через океан, а по ряду творческих причин Шемякину нужно находиться в Европе.
— У вас же была там огромная библиотека…
— Мы перевезли 19 огромных контейнеров на теплоходах. Это было очень мучительно. Бригада целый месяц их паковала, набивала нашим скарбом. Нам очень помогла сестра Михаила Татьяна — она часто жила у нас в Америке. Каким-то чудом самые ценные вещи и картины не пострадали.
— Как вы поступили со своими котами и собаками?
— Животные сами на самолет не сядут. Пришлось приглашать знакомых, покупать им путевки в Париж. Мы привезли семь котов и пять собак.
Наконец появился быстрый, почти летящий, Шемякин. Мы обнялись — не виделись года три. Время подходило к половине двенадцатого, а он еще ничего не ел. Поджидавшая его чашка чая так и осталась остывать, пока мы говорили.
Им не до искусства
— Миша, вы, наверное, и в Кремле ничего не выпили?
— Нет, нет Я вообще не пью. Давно, лет 16, в рот не беру ничего. «С этим делом мы покончили давно», — пел Высоцкий. В прошлом мы были совсем не аскеты (смеется).
— Вам, гражданину мира, какой показалась Россия вблизи?
— По-моему, Россия опять в каком-то смутном брожении. Для людей искусства сейчас наступили тяжелые времена. На собственном опыте это испытываю. Сколько бы я ни пытался что-нибудь значительное сделать, на практике превращается в абсурдную неразбериху.
— Вы долго работали над памятником великому Гофману. Какова его судьба?
— Вначале к этой моей идее отнеслись с эффектным энтузиазмом. Мы встретились в Калининграде, где родился великий сказочник. Да и я там фактически вырастал, но тогда город чаще называли Кёнигсбергом. Я показал проект памятника Путину и Колю: это портрет Гофмана в окружении его Музы и персонажей. Путин, увидев мои эскизы, мне показалось, вдохновился и произнес: «Этот памятник буду сам опекать». А Коль по-дружески воскликнул: «Нет, я буду опекать». Пошутили, повеселились, поснимались на память. И мы расстались. Через некоторое время мне позвонил Боос: «Звонил ваш друг…» — «Какой?» — спросил я. Он засмеялся: «Владимир Владимирович Путин поинтересовался, как продвигается памятник. А я ничего про него не знаю». И Боос пригласил меня приехать к нему побеседовать: «Все выясним и определим место для него».
Прилетел я туда. Мы бродили по городу вместе с калининградскими архитекторами, вглядывались в несколько площадок. Нашли место, где лежит скромный камушек с надписью: «Здесь стоял когда-то дом Эрнста Теодора Гофмана». Меня обрадовали слова Бооса о том, что он решает денежный вопрос со Швыдким. Но проект забуксовал. Масса бумаг, встреч, говорильни. Никаких денег я не получил. Но я еще верил президенту Путину. И, естественно, памятник начал делать. Вложил колоссальный труд и время. Весь монумент сейчас в гипсе. Его фотографии я отправил через кремлевских сотрудников Путину, тогда еще президенту. Ответа никакого не последовало. Денег тоже. И стоит памятник замороженный.
— Складывается впечатление, что в кругах, близких к правительству, к президенту, у вас есть влиятельные недоброжелатели. Сочувствую вам, Михаил, и Путин уже не президент, и Коль давно не канцлер. Наверное, оба великосветски уступили друг другу опеку памятника. Но у вас ведь было еще одно приключение, в Подмосковье?
— Аппарат Громова заказал мне большую скульптуру, посвященную трагедии матерей и вдов. Чиновники меня торопили: скульптура важна была для укрепления рейтинга Громова. Заключили договор со мной. А когда я выполнил работу, равнодушно мне было сказано: мы не заказывали вам скульптуру. А контракт назвали недействительным, поскольку бумаги готовили люди, слабо связанные с кабинетом Громова. Возникла гротескная ситуация. Громов кричал: «Я ничего не заказывал!» А у меня бумаги с его подписью — «Одобряю». И вот памятник стоит в моей мастерской в Америке, в Клавераке.
— В каком месте должны были поставить скульптуру?