Царь выдал. А если и меня? Ведь выдал же он Ашинова в Абиссинии. А тоже был случай. Выдаст. Не случайно я - в том же дворце Шир-Али...
Время волоклось. Мы не знали ничего, что делается за стенами дворца, за воротами, у которых я выставил караул. Переводчик сбежал уже на следующий день после разговора с хезареем. В минуту окончательной слабости я приказал было Костухину седлать, но отменил тотчас.
Раньше надо было. Теперь, ежели назад повернуть, - бросятся.
Бросятся. Возьмут. Зиндан, тюрьма подземная, страшная, цепи, клопы на смерть. Может быть, передаться афганцам? Принять мусульманство, стать при дворе? Может, именно здесь и есть случай, к которому ведет меня судьба? Мыслишка-то стыдная была, ась? - Он неожиданно засмеялся. - "Афиняне не знали, чему больше удивляться в Алкивиаде, его порокам или его добродетелям"; это - из Плутарха.
Не знаю, как бы я надумал, но не то на шестое, не то на седьмое утро вбежал ко мне, как очумелый, казак.
- Наши идут!
Наши! Я бросился встречать... Но они уже въезжали во двор. Есаул казачий, уралец, малиновые лампасы по синим шароварам, - красота! - в белом кителе. За ним трубач... Значок! Взвод? Сотня? От радости рябило в глазах. Есаул спешился, поднялся по ступеням, сунул лапищу - широкая такая, добрая была лапа, - осклабился во весь рот и выволок из кармана бумагу.
- Нуте-кась! Разбирайтесь. Через штаб округа - в ваше и наше сведение из собственной Его Величества канцелярии.
Бланк - синий, телеграфный. Буквы запрыгали в глазах. Я прочел все-таки...
"На всеподданнейшем донесении подпоручика Карамышева Его Императорское Величество государь император собственной Его Величества рукой начертать изволил:
"В. М. Пр. Мр."
С подлинным верно. Начальник канцелярии - подпись. Секретарь подпись".
Вид у меня, вероятно, был совсем ошалелый, потому что есаул загоготал:
- Понятно? Ну-кась, раскиньте мозгами - каково к вам монаршее благоволение.
- Награда? За взятие неприятельской крепости полагается Георгий... или нет, кажется, Владимир с мечами - Владимир с мечами, конечно. В. М.
Есаул перестал смеяться и наклонил голову набок:
- Прытко! Ну а "Пыр-Мыр"?
- Пр. - может быть... производство? Поручик?.. А "Мыр", Мр... - В голове крутилось, сосредоточиться было трудно. - Может быть, Мазари-Шарифскому?.. Мыр - Мазари, Шариф: есть созвучие.
- Пальцем в небо! - хладнокровно сказал есаул. - Хочешь я совсем по-другому прочту: В. М. - выпороть мозгляка; "Пыр-Мыр" - противная морда. Ты не в ту сторону смотришь. Я подскажу, пожалуй, - у нас в штабе к телеграмме из округа, так сказать, ключ. Тут не о тебе, а о сущности.
Я напрягся опять:
- В. М. - всеобщая мобилизация. Пр. - призвать. Опять для "Мыр" нету смысла... Есаул подмигнул:
- Брось. До вечера провозишься, мозги иссушишь, ничего не поймешь: на то и высочайшая резолюция. Докладывай, как у тебя дела с хезареями: много наформировал? Диспозиция? К Герату выдвинул хотя бы заслон? Говори спешно: у меня здесь с собой для связи самокатчики. Доложишь - мы и будем действовать по силе полномочий этого вот самого - "Пыр-Мыр".
Проклятые хезареи. Не вывернуться было никак. Пришлось сказать как есть. Есаул свистнул.
- Та-ак. Тогда обернем "Пыр-Мыр" другим концом. Позвольте вашу шашечку, подпоручик. Баловаться? Туды же... "Владимир с мечами". Микешин, труби сбор. Конвой к арестованному.
Точка.
* * *
Карамышев оборвал резко и бросил окурок в камин. Писатель выждал и спросил:
- Ну-с, а финал?
Завоеватель пожал плечами:
- Финал, я полагаю, не трудно и самому досказать. А то разделение труда получается не в мою пользу: вы пьете, а я говорю. Ну, да уж раз начал...
Доставили в штаб. Там на меня генерал ногами топал и кричал все на ту же канцелярскую тему: конвенция, осложнение, обвинение, объяснение... Под суд! Под суд! Я стоял навытяжку и думал, что мне надо бы родиться не русским, а великобританским подданным: с британцем никогда не случилось бы такого. Потому что тамошний империализм настоящий, за который стоит шею ломать: мертвая хватка... А о нашем - верно... в прокламации какой-то в училище я еще читал, да тогда не поверил, романтикой еще голова была заморочена, наш царско-российский империализм - паршивый, трусливый, мелкий: шакалий империализм. Стащит, что плохо лежит, украдочкой, где силы не надо. А чуть кто ногой топнет - сейчас кус из пасти и на попятный, хвост поджав. Только и брали, что пустые земли, где цыкнуть некому было. А с Константинополем - струсили, хотя у самых уже ворот стояли, в Абиссинии струсили, хотя и хапнули было, в Персии - струсили, в Китае - струсили... Струсили и сейчас: выдали... Шакалы! А Плутарху учили...
Он, видимо, устал от рассказа: голос звучал вяло, и даже лицо как будто осунулось.
- Суд, впрочем, милостивым оказался: как там ни колдуй - своего судили и за свое. Дали всего только исключение со службы, и председатель суда потом меня самолично в банк государственный. Ново-Бухарское отделение, бухгалтером устроил. Оный генерал через оный банк крупные по хлопку дела вел с лодзинскими фабриками - вот был деляга! Кстати сказать, он же мне и тайну "Пыр-Мыр" открыл. Незамысловатая штучка: "В. М. Пр. Мр." - "Военному министру. Принять меры". О двух концах - верно есаул сказал. Недаром и орел государственный - тоже двуклювый.
Бухгалтерии я научился. Но по существу моему, сами видите, какой я, к черту, бухгалтер? Маялся, маялся там и - вот сюда перебрался. Может, что и наклюнется. Хотя...
Он привстал на колени. Левая щека дернулась судорогой, и весь он опять стал зловещим и темным. Впрочем, может быть, это только казалось так от темного, синего фонаря.
- Что-то сильно о войне говорить стали... Вам тут с горы-то виднее, гвардии... С Германией война, да? Не знаю, как вы, а я, ежели война будет, не переживу, верное слово...
- Чего вы не переживете, поручик? - хмуро спросил Бистром.
- Позора, - резко сказал Карамышев и встал. - Будет война, опять та же моя история повторится, только в большем масштабе - всероссийском, помяните мое слово. Ежели и побьем немцев, все равно опять струсим в последний момент, когда добычу рвать надо будет... Опять - хвост промеж ног и на попятный, как только кто-нибудь цыкнет. Кровь лить - на это мы мастера, народу у нас много, мяса хватит, чего его жалеть?.. А вот насчет мертвой хватки - по-тигрьи, - это "ах, оставьте!". Кишка тонка. И будет опять, как в японскую:
Орел двуглавый,
Эмблема мощи,
Со всею славой,
Попал ты в ощип.
Егерь, капитан, беспокойно и зло кивнул Карамышеву на Тамару:
- Вы все-таки... полегче, поручик.
Но Карамышев, видимо, закусил удила:
- Крепче, крепче надо, а не легче. Вы, конечно, как вам угодно, а с меня довольно: я так больше не играю... Нас будут позором клеймить, а мы тиграми... под стол лазать. Я рассказ зазря, со зла облаял. Его можно вот как распространительно толковать: судьба державы Российской и славного офицерского корпуса!..
Титикака
Тамара перебила томным и скучающим голосом:
- Ну вот... Какой разговор странный. И рассказ длинный был и скучный. Я, правду сказать, думала, что будет смешно, как про тигра у Андрея Николаевича, или поэтично. Ведь это так поэтично, Индия!..
- Поэтично? - фыркнул Карамышев. - Издалека либо по книжке на нас - на матушку-Расею - смотреть, тоже, пожалуй, выйдет "поэтично". А сунься ближе - вонь, хоть нос зажимай.
- Черт знает что вы говорите! - возмутился Бибиков.
Тон подпоручика раздражал его донельзя: должен же быть предел - даже вульгарности. А еще офицер!
- Не горячись! - примирительно окликнул Бистром. - Поручик резок, но в существе прав. Издалека, со слов, многое может действительно показаться красивым, а ежели на это поддаться, попадешь в историю, как Ростовцев...
- Какую историю? - спросил Княжнин. Он отлично знал, о чем говорит Бистром, но хотел помочь ему переменить действительно куда-то в странном направлении ушедший разговор.