Солдатские ладони заработали. Из-под снега быстро обнажились серые трухлявые доски.
- Вашбродь, - озабоченно прошептал унтер-офицер. - Как бы он нам людей не попортил... стрелять не стал. Или бонбой... По Москве, земляк сказывал, из Самогитского гренадерского, они сколь народу бонбами вывели. Подберется - и бонбой. Дозвольте скрозь дверь хоть одну обойму...
- Жарь! - Мертваго кивнул и отступил в сторону. - Посторонись, ребята. Огонь!
Унтер щелкнул затвором. В тот же миг из погреба донесся отчаянный вопль:
- Стой! Христа ради! Свой!
Голос был мужской и хриплый. Мертваго усмехнулся криво, одной щекой:
- Врет. Пли!
Но унтер-офицер опустил винтовку:
- Виноват, вашбродь. Как бы ошибки не вышло. Голос у него будто доброкачественный. - И крикнул начальственно: - Сдаешься? Оружия нет?
- Никак нет! - обрадованно рявкнул голос. - Сейчас вылазю. Доски зашатались, но дверца не открылась: заедала неотчищенная от снега нижняя кромка. Голос рявкнул еще радостней:
- Подсобите, братцы. Не пущает... Отсюда упору нет - никак не приспособишься.
Под дружным напором дверь отошла верхним краем, треснула изнутри и снаружи. Через пролом на четвереньках вылез высокий усатый мужчина в коротком тулупчике, бабьем, и в валенках. Голова была закручена женским ковровым платком. Человек выпрямился, перекрестился и стал во фронт.
- Кто такой? - хмуро спросил Мертваго.
- Жандармского железнодорожного управления унтер-офицер Якубиков! отрапортовал усатый. Взнес было руку к головному убору, но ткнул в платок и отдернул пальцы.
Солдаты кругом зафыркали. Мертваго вытянул пальцы, поймал бахрому платка и потряс:
- Хорош! - Он скривил рот и шумно потянул слюну. Жандарм переступил ногами и вздохнул:
- Вольной одежи не имею... И так еле успел схорониться.
- Схорониться... - строго сказал Мертваго. - Верноподданные умирают на посту, а не рядятся бабами... при первой опасности. Тебя, собственно, следовало бы расстрелять на месте.
Жандарм посмотрел сверху вниз, со всей высоты огромного своего роста, на бабье лицо поручика.
- Никак нет, - уже спокойно ответил он тем тоном снисходительной дисциплины, которым жандармские унтеры всегда говорили с офицерами, давая понять особое и независимое свое положение. - Действовал по инструкции: в случае беспорядков - немедленно скрыться.
Солдаты загоготали опять, и ближайший к Мертваго сказал с неожиданной фамильярностью:
- Вот бы и в армии такой устав: как война объявится, по команде валяй все кто куда - в кусты.
Мертваго одобрил остроту и засмеялся. Но жандарм сердито оборвал солдата:
- Бреши... Сразу видно: дурак! Во мне все сведения: кто, где и как... из опасных. Прикончат - разберись тогда, кто виноват и по какой статье именно. Самого злодея из-под носа упустишь.
Мертваго оглянулся на школу. Совсем рассвело. На стеклах лежали красные тусклые блики. На крыльцо вышла женщина. Поручик впился глазами беспокойно. Нет, старуха, кажется. А впрочем... После вчерашнего он ни во что уже вообще не верил.
Он приказал жандарму явиться в распоряжение командира отряда и заторопил взвод. Школу оцепили сноровисто и быстро - прием входил в привычку. Поручик оттолкнул локтем старуху, открывшую на стук, и бегом побежал через классные мимо изрезанных ножами, старых, давно не крашенных парт, мимо карты Российской Империи, мимо черных, мелом измазанных досок. Коридор. Жилая половина. Три двери. Уверенно распахнул среднюю дверь и увидел: кровать, черные волосы на подушке. Мертваго вскрикнул, коротко и радостно, подбежал и потянул одеяло. Спавшая открыла глаза, приподнялась, ловя руками отдернутую к ногам простыню. Карие глаза, широко раскрытые, были напуганы насмерть. Поручик увидел: полные круглые плечи, высокую грудь - и разжал пальцы. Она быстро подхватила одеяло и закрылась до подбородка. Мертваго пришел в себя. В комнату, топоча мерзлыми сапогами, ввалились солдаты.
- Кто? - спросил, переводя дух, поручик.
- Помощница учительницы.
Глаза смотрели по-прежнему смертно напуганно.
- Фамилия?
- Званцева Мария.
Мертваго ударил кулаком по столу. С краю на пол посыпались тетрадки.
- Издевательство... Во всей империи, что ли, учительницы зовутся Марьями Званцевыми? Я спрашиваю настоящее имя.
- Паспорт - в столе, - сказала, плотнее кутаясь, девушка. - Вы напрасно кричите на меня. Я думала, офицеры вежливее.
- Обыскать помещение! - приказал Мертваго и выдвинул ящик стола.
Паспорт действительно лежал на видном месте. Званцева, Мария Владимировна, год рождения 1887-й. Из дворян.
Из дворян? Мертваго смягчился. Вспомнил плечи - и смягчился еще. Про эту не скажешь: консервная банка.
Солдаты шарили по комнате. Один ткнул штыком под кровать.
- Осторожней, кота не убейте, - спокойно уже сказала девушка.
И поручик прикрикнул озабоченно:
- Легче там, в самом деле, Матвеев...
Матвеев осклабился:
- Кот нам ни к чему, вашбродь. Вот ежели б бонба. Бонбы нет у вас, барышня?
Он спросил шепотом, и голос был такой просительный и жадный, что девушка улыбнулась. Она ответила тоже шепотом:
- А на что вам?
- Помилте, - торопливо подхватил солдат. - За которую бонбу, ежели найдешь, десять рублей награды дают. Капитал!
- У меня - нет, - по-прежнему улыбаясь, прошептала девушка. -А вообще - поищите...
Солдат приподнялся, метнул глазами на стену:
- Там, что ли?
И, не дожидаясь ответа, торопливо вышел. Следом за ним, толкаясь, заспешили солдаты.
Мертваго кончил пересмотр бумаг. Ничего. Обыкновенное учительское. Он подошел к кровати и спросил, опустив почти любезной улыбкой губу:
- Вы... помощница учительницы Рейн?
- Да, - подтвердила девушка, и ресницы ее дрогнули.
Но поручик думал о своем. Он не заметил дрогнувших ресниц.
- Она... высокая, бледная?.. Худая?.. Узкая?.. Чуть не сказал: в бедрах. Но вовремя спохватился.
- Да, - опять односложно ответила девушка.
- Она - революционерка?
- Да.
- Она живет... вместе с вами?
- Да. - Девушка выпростала руку из-под одеяла - опять блеснуло перед глазами поручика белое круглое плечо - и показала на стенку. - В соседней комнате. Там.
За стенкой затопотали, и чей-то голос, испуганный и радостный, гаркнул:
- Вон она где!
- Держи! - крикнул поручик и ринулся к двери. Вторая комната была светлее и шире. Солдаты сбились в кучу у шкафа. Они расступились испуганно, когда подбежал поручик. Унтер-офицер проговорил, извиняясь:
- Ошибка вышла, вашбродь. Мы подумали... она самая: бонба. А оказалось - банка консервная, только и всего.
Мертваго осмотрелся. У стены стояла кровать, постланная, нетронутая.
Он круто повернулся и пошел назад. Дверь в комнату Званцевой была заперта. Он стукнул. Голос, смеющийся, ответил:
- Подождите. Я одеваюсь.
- Вы шутку шутите?! - хмуро крикнул сквозь дверь поручик. - Мы на обыске, и мне некогда ждать.
Голос откликнулся:
- А вы разве не будете - чай пить?
- Чай? - Мертваго дернул головой от неожиданности. Но тотчас улыбка расползлась по широкому его лицу. Э, была не была!
Он поманил пальцем старшего унтер-офицера:
- Выводи людей. Оцепи поселок. Никого не выпускать до моего приказа. Подозрительных задерживать и направлять сюда. Ежели кто побежит сквозь цепь - стрелять. У школы оставь наряд человек пять: они могут мне понадобиться. Здесь надо каждую щелку обшарить. Я этим займусь сам. А потом обыщем поселок.
- Слушаюсь. - Унтер-офицер ухмыльнулся понимающе. - Будьте благонадежны, вашбродь. Оцепим - мышь не проберется.
Вечерело, когда Мертваго со взводом возвращался в Люберцы. Солдаты шли вольно, перебрасываясь шутками. Обыск в поселке дал по всем признакам неплохие результаты: левофланговый в третьей шеренге даже пошатывался чуть-чуть, что определялось отнюдь не качеством дороги. Весел был и Мертваго. Строга - никаких вольностей! Даже дико: в наше время - и такая невинная девушка! Но мила. В общем, он неплохо провел время.