Было это в то еще время, когда думали удушить большевизм и, стало быть, революцию бесшумным манером.
Но Дронова после митинга взяло на особую примету начальство, как фронтовика, по чувствам и свойствам своим могущего послужить твердо Временному правительству. И когда получен был из соответствующего ЦИКовского - в ту пору еще меньшевистско-эсеровского - раздела секретный запрос, нет ли в школе кого понадежней для отправки во фронтовые части на предмет поднятия духа и показа преданного Временному правительству нижнего чина, поскольку солдаты обижаются, что к ним штатские, притом господа, ездят, да еще матрос Баткин, который, по флотскому разъяснению, оказался и вовсе не матрос, - школьное начальство немедля командировало в служебном порядке Дронова, каковой, получив суточные и квартирные, выехал по мандату в 172-й полк. Зачем он ехал, в точности ему не объяснили, пообещав, что по прибытии на место в полковом комитете и штабе даны ему будут подробные инструкции и оказано полное содействие, что оговорено и в мандате.
* * *
В штабе 172-го начальство встретило очень радушно: ЦИК эсеровски-меньшевистский - за войну до победного, стало быть, на хорошем счету у командования. Хорошо встретили и в полковом комитете: там, как и в штабе, большевиков не было.
- В самый раз подъехали, товарищ, лучше нельзя! И предъявили бумажку: "Телефонограмма
Прошу передать всем товарищам всех рот и команд, как строевых, так и нестроевых, как находящихся при штабе полка, так и дивизии, так и в обозе 2-го разряда, что сегодня в час дня состоится митинг возле штаба дивизии, где дам ответы на вопросы о войне и мире. Если завоевали вы свободу, и должны ли мы брать оружие домой. Ярко опишу наше офицерское отношение к вам и многие другие вопросы. Также сообщу всем товарищам дивизии, что против меня нашли товарищи N-ского полка, за что из них прапорщик N хотел застрелить; сверх того - постановление дать ответы начальнику дивизии о войне и мире.
Товарищ прапорщик Дмитриев".
У Дронова от политического соображения похолодели виски.
- Сегодня? Сейчас, стало быть? Это что же за Дмитриев? Комитетские отозвались вперебой:
- Вреднейший человек. Против войны говорит преимущественно и вообще гнет большевистскую линию. Не то что полк - всю дивизию перебаламутил. Мы его заарестовать хотели, да солдат приходится опасаться: им ведь о мире только скажи... Сегодня мы вас как из центра приезжего на митинге председателем проведем, вы уж ему сбейте форсу...
Дронов промолчал. От председательского почета не хотелось отказаться, да и председательствовать на митингах - он же видел - не хитрая штука: объявляй ораторов да ставь на голосование. И еще: "Призываю к порядку!"
И насчет того, чтобы сбить с прапорщика Дмитриева форс, у него тоже не было опасений: как он тогда, в школе, барабахнул!.. Потому что для него, Дронова, большевики - заклятые враги, а человек так устроен, что, ежели он взаправду что, полюбит или... возненавидит...
- О партийности вашей мы объявлять не будем: скажем только - окопник, герой, три креста, от центра уполномоченный... Так выйдет политичнее... А то у нас есть который народ аховый, крикуны, по-ихнему - если не большевик, то, значит, безусловная сволочь. Говорить, пожалуй, не дадут. А то и еще хуже может выйти: приезжал к нам с подарками уполномоченный один, от Союза городов, так ему на митинге и вовсе морду побили... Правда, был он по своей форме кадет, а все же... Совсем, я говорю, аховый у нас стал окопник... Не остерегись - еще на штык подцепит, ей-богу. И манеру завели - на митинг с оружием выходить...
* * *
- Окопник, герой, три креста, от центра уполномоченный...
На объявление это приветным хлопанием отозвался митинг. А все-таки дрогнуло сердце Дронова, когда стал он за председательский стол, на пригорке, и увидел плещущие руки и глаза, устремленные на него: тысячи полторы глаз, не менее.
"А ежели... да по морде?"
В горле сразу стало сухо, и голос совсем не по-председательски, не по-командному прозвучал, когда провозгласил Дронов с почетного своего места:
- Слово предоставляется докладчику, который есть прапорщик Дмитриев. (Политично не упомянул "товарищ".)
Дмитриев, прапорщик, был худой и чернявый, в мятой солдатской гимнастерке, в защитных погонах - солдатских же, - только чернильным карандашом прочерчены по ним полоска и звездочка. И по всему видно: совсем из простых - из батрачков, как Вавилов, или фабричных каких; и не школу проходил, а всего вернее здесь же на фронте по боевой выслуге, по случаю убыли господ офицеров, чин получил. Заговорил он сразу в подъем - против войны и тех, кто войну поддерживает, - капиталистов и империалистов... За смыслом речи не успевал следить Дронов, потому что говорил Дмитриев быстро и горячо, не округло, а как бы в обрыв, то об одном, то сейчас о другом, вперемежку и враздробь, без всякого словесного ранжиру. Совсем, можно определить, беспорядочно говорил, а все же на прапорщичьи слова гулом и хлопаньем дружным - все как один! - и выкриками ему в подкрепление откликался митинг.
Председатель комитета, сидя с Дроновым рядом, прошептал ему на ухо:
- Вы бы, товарищ, построже вели заседание. Слышите, как он начальство чешет! А вы не остановили. И Керенского покрыл...
- ...И немедленно убрать социалиста в кавычках и без кавычек, политического авантюриста Керенского, позорящего и губящего своим бесстыдным политическим шантажом в пользу буржуазии великую революцию...
Да. Сказано было. Да. Слышал Дронов. И знал - надо одернуть: "Призываю к порядку!"
Но от гула хлопков, от разгоревшихся глаз (полторы тысячи - боевых, окопных) прилип к пересохшему горлу командный председательский оклик.
* * *
Дмитриев кончил, как начал. В газете было бы сказано словом иностранным - "бурные овации". Он передал Дронову листок:
- Проект резолюции. К голосованию.
Но председатель комитета перебил громким выкриком:
- Слово имеет высокоуважаемый председатель митинга - окопный герой и товарищ Дронов.
Дронов встал. Все, что Дмитриев сейчас говорил, было ему ненавистно, потому что шло от того, от Ленина, а человек так устроен, что ежели он взаправду что... ненавидит...
Дронов поднялся с разгону:
- Товарищи!
И сразу - тишина ожидания... тех сотен, смотрящих навстречу, схватила мертвой хваткой за горло. Еле управился. Однако ж управился.
- Хотя оратор Дмитриев и сказал нечто касательное, однако в суждении на предмет войны и... то мы, обратно, должны принять во внимание...
Глаза перед Дроновым затемнели, как пулеметные дула. С первого ряда окликом грозным:
- Что принять во внимание? И в каком это особом смысле "обратно"?
От оклика на сердце похолодело. Куда против них, ежели их - сила? То самое, чего он боялся еще в мыслях своих в школе, подступило в упор. То-то ни одного офицера на митинге. Поди зыкни... Хорошо еще, ежели только побьют. А то - вона: винтовки! Он сказал хрипло:
- Именно как товарищ Дмитриев. Не имею добавить. Ставлю на голосование.
И тут случилось совсем непоправимое: Дмитриев перед всеми протянул Дронову руку. Как своему, будь он проклят.
- Руку, товарищ!
Громом прошли по всему полю рукоплескания. Но на этот раз хлопки били Дронова, как пощечины...
Комитетские, отступив, перешептывались за спиной у Дронова. Но ему было уже все равно: как задеревенелый отстукивал он одну за другой дмитриевские резолюции - болыпе-вист-ские, ле-нин-ские... Все до одной.
* * *
С митинга шли молча. Когда пришли в помещение комитета, председатель придвинулся к Дронову вплотную и сказал не голосом - шипом:
- Это что ж... провокация?.. Мы просили, чтобы прислали кого за Керенского, а ты каким обманом пролез? Говори начистоту: большевик? Это у вас тактика такая пошла?.. Для легкости циркуляции - будто от правительственной партии?.. А еще с тремя крестами!.. Кресты тоже для конспирации небось навесил?..