Энгельсов моргнул усом, прикрыв самодовольную усмешку. Жандармское положение действительно трудное. Офицер не станет марать свою честь сыщицким делом. Вышибить из полка офицера - ежели он проявит несовместимое с долгом присяги - это само собой разумеется, но доносить на офицера офицеру, путать жандармов в дела офицерской чести - нет! Охранное - грязное дело, хотя и высокого государственного значения, конечно. И сам он разве сидел бы здесь, у жандарма, да еще со всей почтительностью, ежели бы не крайняя необходимость.
- Во всяком случае, Офицерский союз в связи со всеми партиями - это мы знаем, и вожаки, конечно, все друг с другом знакомы. В частности, о Гагарине имеется - вспомнил я определенное указание, что он в прямых сношениях с Энгельсом и Полыниным. Обратитесь к нему, это сразу разрешит дело.
- Но мы же... едва знакомы, - пробормотал Энгельсов. - С какой стати он мне скажет? И как мне объяснить, почему, собственно, я именно к нему обратился?
Полковник оправил мизинцем усы:
- Ну, это-то просто устроить. Скажите, что вы из ихних... Союзный.
- Я? - Энгельсов остолбенел от одной мысли о возможности. - Чтобы я, офицер кавалерии, и притом шефского, императорского высочества полка... допустил хоть на секунду подумать о себе, будто я...
- Кто подумает? - Полковник поднял брови высоко и недоуменно. Простите, ротмистр, я не вполне понимаю, что вас смущает... Но, конечно... дело ваше. Другого пути, к сожалению, нет.
Энгельсов закусил ус:
- И к тому ж... Я ничего не понимаю в политике... и не смогу вести никакого - как это выразиться? - социального разговора. Он же сразу узнает.
Жандарм усмехнулся снисходительно:
- Обойдется. Насчет социального - все офицеры слабы. На этом не ушибешься... Ругните покрепче начальство и даже хотя бы Его Императорское Величество! Об Ее Императорском Величестве государыне императрице скажите какую-нибудь похабщину... посолоней. Наверно, слышали о ней таких рассказов - не обобраться... Конечно, я понимаю, насколько это претит чувству верноподданного, но в интересах службы такая невинная, в конце концов, хитрость - простительна.
- Не поверит, - потряс головой Энгельсов.
- Если он - как вы говорите - в союзе и даже... с Энгельсом... Не поверит. Потребует доказательств. У них, наверно, есть какие-нибудь, так сказать, удостоверения с места службы.
- В этом вы, пожалуй, правы, - раздумчиво сказал полковник. - Я полагал, что, поскольку он вас все-таки лично знает, можно обойтись и без удостоверений... Но и в этом случае, пожалуй... мы придем вам навстречу... поскольку... у вас - поручение по службе...
Он выбрал из пачки лежавших перед ним дел одно, в новенькой синей обложке, с надписью, которой не успел прочесть Энгельсов. Развернул, полистал, взблескивая золотым гербовым перстнем, вздетым, по-собакински, на указательный палец, подшитые в деле бумаги.
Энгельсов следил, скосив глаза. Письма с конвертами, протоколы. Опять письма. Палец полковника уперся тупым подровненным ногтем в подчеркнутую жирно, синим строку.
- Когда вы придете к нему, скажите: "Доктор просил узнать о здоровье". Он спросит: "Чьем?" Отвечайте: "Марианны".
- Пароль и отзыв. Как у нас?
Жандарм кивнул:
- А вы как думали? Конспирация. И даже, знаете, у них это здорово организовано. И - дисциплина. Пожалуй, построже, чем в армии.
Энгельсов взял фуражку:
- "Доктор просил узнать о здоровье"... "Марианны". А если он спросит, откуда у меня пароль?
- Браво! - Полковник прихлопнул в ладоши. - У вас, я скажу, способности, ротмистр. Но - и это предусмотрено. Вы ответите: "От Николая".
- Роман! - усмехнулся штаб-ротмистр. - Вроде "Трех мушкетеров", честью клянусь... Но вы вполне убеждены, полковник, что он знает?
Полковничьи плечи поднялись - и опустились.
- Должен знать. Ну, как крайний случай, не он - другой кто-нибудь знает. Он же не один там. Надо будет - спросите, он вам укажет. Адресок у вас есть? Сейчас дадим справку. Вы как - прямо отсюда к нему?
Энгельсов посмотрел на часы и заторопился:
- Прямо, конечно. Время уже позднее, а до вечера я обязан доложить полковнику Собакину.
В квартире, где снимал комнату поручик Гагарин, дверь отперли не сразу. Пришлось позвонить вторично. Только тогда приоткрылась на цепке створа, в прощель глянул задорный и темный девичий глаз, и голос, как будто не слишком приветливый, спросил громче, чем надо:
- Вам кого угодно?
Штаб-ротмистра этот мало радушный прием не смутил. Даже напротив. От женского глаза - сквозь щель - пахнуло тайной. Он опять вспомнил "Трех мушкетеров" и, входя в роль, даже оглянулся назад, как будто бы поверяя, не стоит ли за ним, на лестничной площадке, какой-нибудь охранный агент, сукин сын шпик. И только потом ответил:
- К поручику Гагарину.
Глаз помедлил, но скрылся. Цепка щелкнула, дверь открылась.
- По коридору, налево, крайняя дверь.
Девушка посторонилась, пропуская штаб-ротмистра, и - отвернула лицо. Тайна сгущалась. Прихожая была темная, но все же он успел заметить: девушка очень хорошенькая.
Он подкрутил гусарским жестом усы и пошел по коридору, особо лихо пощелкивая шпорами, хвастаясь малиновым их звоном. Шпоры действительно на редкость: выписные из самой столицы. Но у двери, крайней налево, его порыв круто сник. Как постучать? Наверно, "свои" входят с каким-нибудь особенным, условным стуком. Стукнешь не так - сразу себя выдашь. Как это он забыл спросить у полковника?..
Он остановился, переминаясь. Но, пока он раздумывал, дверь внезапно и резко распахнулась: Гагарин, в шароварах и рубахе, без кителя, выдвинулся навстречу. В руке он держал, зажав палец между страниц, закрытую толстую книгу. И было в этом быстром, точно нарасплох рассчитанном движении что-то, от чего штаб-ротмистр улыбнулся внутренне, с уверенностью и злорадством: "Есть. В точку".
Он отставил ногу, нагло вззвякнув шпорой, и сказал с полной развязностью:
- Доктор просил узнать о здоровье.
Лицо Гагарина - почти что мальчишечье, безусое - застыло. Он ничего не ответил. Он не поздоровался. Глаза смотрели недвижно, с совершенным, предельным недоумением.
Неужто все же ошибка?
Энгельсов повторил упрямо:
- Доктор просил узнать о здоровье.
Губы поручика на этот раз разомкнулись. С явным трудом. До слуха ротмистра еле дошло:
- Чьем?
- Марианны! - ответил Энгельсов и заржал веселым победным смехом.
Гагарин дрогнул ресницами и подбородком и отступил в сторону, давая дорогу. Штаб-ротмистр вошел в комнату хозяином. Поручик тщательно припер дверь и только теперь протянул руку Энгельсову. Он все еще был взволнован и даже как будто растерян.
- Вы... вы уж меня простите... Ни за что в жизни не подумал бы, что вы...
Штаб-ротмистр перестал смеяться. Поручичьи слова показались ему в чем-то задевающими его честь. Он сказал поэтому высокомерно и даже с некоторым вызовом:
- То есть... как? Вы что, собственно, этим хотите сказать?
Гагарин двумя руками сжал его руку:
- Вы не обижайтесь. Я же - попросту, по душам... Еще только один вопрос, чтобы кончить.
Энгельсов упредил:
- От Николая...
Зрачки Гагарина расширились и снова застыли.
- Нет!
В дверь постучали.
Гагарин подтянул шаровары:
- Войдите.
Вошла девушка, та самая, что отперла Энгельсову. Поручик метнулся в сторону и поспешно набросил на плечи китель.
- Простите, Христа ради, товарищ Ирина... я, можно сказать, в растрепанности чувств... Разрешите представить: товарищ Энгельсов, от Николая.
Девушка шагнула вперед:
- Вы?
Гагарин расхохотался, совсем по-мальчишески тряся головой:
- Вот! Точь-в-точь, как я... Невероятно, ась? Полагайся после этого на внешность. Дело прошлое, покаюсь вам, товарищ Энгельсов. При встречах с вами всегда думал: вот уж этот - от каблука до пробора - патентованная, высочайшее утвержденная дубина...