После двух елок подряд наступил долгий перерыв, аж до пяти, когда придут четвертые классы. Слушать «у новогодней елочки зеленые иголочки» им скучно, будут ржать над нами…
Я сняла костюм, чтоб не запачкать, села на подоконник и стала смотреть, как там снаружи: солнце, синее небо, сияние морозной пыли в воздухе. Видно большие горки в овражке у тридцать третьей школы, и там полно народу веселится. Каникулы-то уже начались…
Штин ушел канючить к Светлане Петровне, чтоб дали сыграть Нового года. Интересно, у нас дом пионеров потом костюмы отберет? Мне жалко свой. И Андрюшкин. Конечно, не мешок с лоскутками и пришитыми шишками, а новогодский: просторный серебристый комбинезон, как у космонавта, но с коротким еще, как у пажа из кино «Золушка», плащом в снежинках, с накрахмаленным до геометрии воротником, с пажеским же белым беретом. Бабушка очень любит кино «Золушка». Светлане Петровне такую красотищу нельзя показывать – Туголукову отдаст во имя пионерской взаимо-
выручки. Если Штин в бабушкином серебристом творении Туголукова увидит, будет Битва Пересвета с Челубеем. Не. Еще елку завалят. Так что утром наволочку с костюмом мы с Андрюшкой спрятали за декорациями в Кукольном классе. Вот разрешат если, тогда и будет явление Штина народу.
Андрюшка вернулся красный – разозленный. Все лоскутки на нем встали дыбом. Пометался по залу, не зная, куда деться от ежей и снежинок, и заполз под елку.
Не разрешили. Другого Штина-то нет, Лешего играть. Ежи в середине зала на щелястом крашеном полу резались в значки, девчонки мыкались без дела, одна тонконогая Валька Машина вдоль стены выхаживала по-балетному в бывшей моей пачке с блестками – бабушка велела ей отдать, потому что на репетиции Валька была просто в белой майке с привязанным к лямкам дождиком. А теперь красавица. Штина бы переодеть – тоже стал бы красивый и, может, даже умный… С елки опять уже насыпалось много иголок, целый коврик, и лапы, казалось, она едва держит прямо.
Я пошла посмотреть, что делают пионерские ведьмы. Из дальней учительской пахло растворимым кофе и брынзой. И смотреть нечего. Заглянешь – прогонят. Пусть жуют свою скрипучую брынзу. Все равно она не сыр. И учительская – вовсе не учительская, там просто чайник у них стоит, и толстые тетки в красных галстуках вовсе не бессмертные комсомолки, которые на плакатах ведут детишек в прекрасный новый мир, да и дом пионеров вовсе никакой не дом, никто в нем не живет и жить не захочет. Тут вон даже елка почти померла. Что ж делать-то?
В зале пахло морозом, елка шуршала и звякала от сквозняка, все орали – лешачья задница Штина торчала из форточки, а пацаны дергали его за ноги и за мешок, чтоб втащить обратно. Штин брыкался, но вдруг замер и дал себя вытащить, выпрямился на подоконнике и повел рукой, как директор, когда изображает вождей с трибуны мавзолея:
– А пойдем на горку!
И мы пошли.
Горка была не то что в Егошихинском логу-у-у-у-у-у-ух, а так, детсадовская. И фанерок не было кататься, ну да ладно, можно и на ногах, а шлепнешься, так и веселее, и куча-мала. Пацаны немножко подрались, а девчонки повизжали – не всерьез, а чтоб почувствовать, что жизнь вот она, пахнет морозом. Мы извалялись, избегались вверх, изорались – захотели пить. А в доме пионеров для нас вода – только из-под крана, вонючая. Не. И есть хочется. Штин поел снежку и сказал:
– Ребя, деньги есть? Давайте сгоняем в гастроном за батоном.
У меня было двадцать копеек, уже почти на батон. У Юльки и Вальки по несколько пятачков и трояшек. У Андрюшки – пятнадцать. Все тоже стали рыться по карманам и складывать Стеллке в ладошку копейки, ничего так кучка набралась – почти два рубля. И мы помчались мимо тридцать третьей школы, мимо магазина «Автомобили», отражаясь в его витринах стадом снеговиков, и влетели в пустой гастроном. Стеллка запнулась за порог, шмякнулась, и монетки наши раскатились по грязному кафельному полу. Под Стеллкин вой и причитания старушек, подкарауливающих привоз кефира или чего там им надо, мы шустренько собрали свои копейки – вроде бы даже их стало больше. Обтерли их варежками и купили три батона, тяжелую, скользкую банку самого дешевого, прозрачного березового сока, и еще нам впритирочку, две копейки сдачи, хватило на триста граммов «Лимончиков», колючих сияюще-желтых шариков, кислых даже смотреть, которые из громадного ящика алюминиевым совком насыпали в фунтик из серой бумаги. Стали делить. Каждому вышло по три штучки. Штин, как бурундук, засунул в пасть сразу все, остальные тоже грызли и чмокали, в общем, около магазина «Автомобили» уже было очень охота пить. Ежи попросили дядек, ковырявшихся под капотом «Жигулей», чтоб открыли нам банку с соком – те не прогнали, а тут же засмеялись и подковырнули крышку гаечным ключом. Мы с Юлькой хотели им отдать свои оставшиеся «Лимончики», но дядьки не взяли.