Кандел полагает, что лекарства, которые начала разрабатывать «Мемори Фармасьютикалс», будут доступны покупателям через десять лет. Средство, которое создается, не направлено против болезни Альцгеймера; оно предназначено для нас с вами, родившихся во время беби-бума, тех, кто не может вспомнить, где оставил ключи от машины, или поймать вертящееся на кончике языка слово. Проходящее испытание средство называется «фосфодиэстераза-4»; пока что его дают престарелым мышам, и к ним тут же возвращается ясность мысли, так что старички преодолевают лабиринты так же успешно, как и молоденькие грызуны.
— Маленькая красная таблетка, — называет свое средство Кандел.
Из всех психологических экспериментов XX века ни от одного нельзя было ожидать столь огромного эффекта, который будет иметь этот, когда завершится.
Однако, еще не появившись в продаже, лекарство уже окружено этическими противоречиями. Оно предназначено, как говорит Кандел, для нормального восстановления ухудшающейся с возрастом памяти. Только связанное с возрастом ухудшение памяти, по мнению некоторых ученых, начинается в двадцать лет; так не придется ли нам пускать красненькие капсулы по кругу среди однокурсников сразу после поступления в колледж? Или нужно будет давать их подросткам еще до прохождения тестирования на интеллект, а может быть, даже во время неизбежного подготовительного курса? Не станут ли компании требовать от своих сотрудников, чтобы они принимали лекарство, и не станут ли сами сотрудники делать это, чтобы выдержать конкуренцию? Таковы очевидные этические проблемы; к менее очевидным относится следующее: что случится, если лекарство, укрепив память, каким-то образом откроет архивы нашего мозга и на вас хлынет прошлое во всех его специфических подробностях, о которых вы даже не подозревали: ваша тетушка на пляже, сырость в коридоре вашего дома, светящийся циферблат часов, запах вашего отца, шипение разбрызгивателей воды на газоне, валяющийся в углу ключ, пыль на полке… Кто может сказать? Лекарство, которое должно мощно продвинуть нас в будущее, может оказаться ловушкой прошлого, такого яркого и детального, что мы не сможем сосредоточиться на том, кто же мы такие.
Улучшающее память лекарство сопряжено с миллионом потенциальных проблем. Выпустите на свободу CREB, и бог знает что случится с нашим представлением и о настоящем, и о прошлом. Даже если на нас не нахлынет прошлое, не может ли такое лекарство сделать каждый аспект настоящего столь незабываемым, что мы окажемся в умственной неразберихе? В конце концов, для того чтобы наш мозг был способен забывать, должна быть веская причина. Существует эволюционный императив. Мы отбрасываем мусор и сохраняем то, что нам необходимо для выживания, — что в высокотехнологичном мире, что на равнинах плейстоцена.
Не знаю, задумывался ли кто-нибудь о преимуществах потери памяти. Может быть, это говорит о моей ужасной наивности, но только я никогда не видела в болезни Альцгеймера, после того как пациент попадает в ее текучий мир, всех тех ужасов, которые ей приписывают. В конце концов, наши воспоминания — громоздкие шумные штуки, которые приковывают нас к прошлому или заставляют тревожиться о будущем. Мы так заняты тем, что оглядываемся назад или смотрим вперед (а представления о будущем — тоже разновидность воспоминаний, потому что наши ожидания основываются на том, чему мы научились), что мы редко сосредоточиваемся на настоящем. Мы, возможно, плохо представляем себе, как ощущается чистое настоящее — «сейчас», — не замутненное чувством времени. Об этом, наверное, знают животные — и выглядят счастливыми — и страдающие поздними стадиями болезни Альцгеймера. Дэвид Шенк в своей прекрасной книге «Забвение» приводит слова такого пациента: «Я не знал, что обнаружу в этой болезни такое успокоение. Жизнь очень красива, когда занавес медленно закрывается». Может быть, Г. М. ощущает нечто подобное. Для него каждый раз, когда он пробует клубнику, — это первый раз. Каждый раз, когда он видит снег, — это первый чистый снежок, падающий с неба. Каждый раз, когда его кто-то касается, для него это первое прикосновение, первый знак близости.
Кандел, должно быть, знает, какая опасность сопряжена с избытком воспоминаний, а следовательно, знает и о том, что человеческий мозг нуждается в способности забывать. Один из наиболее известных по литературе случаев — это С., мужчина двадцати одного года от роду, которого лечил А. Р. Лурия[44]. Молодой человек имел такую необыкновенную память, что, бросив взгляд на четыре колонки цифр, мог тут же их воспроизвести. Лурия многие годы наблюдал за С., и самое, пожалуй, поразительное было в том, что, сколько бы времени ни прошло, тот помнил все предъявлявшиеся ему колонки цифр, мог вспомнить точное расположение слов на любой прочитанной странице; через двадцать лет он все еще дословно помнил все газеты, издававшиеся в его городе.