Из первых двадцати пациентов семеро, по сообщению Мониша, излечились полностью; в семи случаях был достигнут частичный успех и шести больным помочь не удалось. Получается, что примерно в семидесяти процентах случаев имела место выраженная ремиссия у давно страдающих неизлечимыми психическими заболеваниями людей; при этом не было сообщений о нежелательных побочных эффектах. Ученые, занимающиеся психохирургией, высказывают сомнения в таких результатах, подчеркивая, что отсутствие длительного наблюдения обесценивает эти ранние данные. Они также отмечают, что утверждение, будто после операции у больных увеличивался коэффициент интеллекта, значит мало, поскольку тесты интеллекта нечувствительны к тем нарушениям мозговой деятельности, которые являются следствием лоботомии. Эта критика, несомненно, обоснована. Тем не менее нельзя считать Мониша и его последователей жестокими чудовищами: ведь среди их пациентов было много таких, чье самочувствие и поведение резко улучшились; эти результаты требуют, чтобы мы отнеслись к психохирургии как к полезному методу в контексте эпохи, когда торазин или прозак еще не появились.
Статью о своем методе Мониш опубликовал в «Америкен джорнал оф Сайкаэтри» в 1937 году, и путь лоботомии в Соединенные Штаты был открыт. Двое хирургов, Уолтер Фримен и Джеймс Уаттс, начали применять ее по эту сторону океана. Они разработали технику, получившую название трансорбитальной лоботомии: острый инструмент вводился над глазным яблоком и рассекал тонкую кость глазницы. Основное различие между этой процедурой и той, которую применял Мониш, заключалось в методе проникновения в мозг. Мониш сверлил отверстия в лобной кости, а Фримен и Уаттс предпочитали более легкий доступ, вводя скальпель над или под открытыми глазами пациента.
Как бы ужасно ни звучало описание такой операции, Фримен и Уаттс получали результаты, сходные с результатами Мониша, если ограничивались пациентами, страдавшими от тревожности и депрессии. Фримен сообщает о женщине из Топеки, Канзас, пребывавшей в состоянии постоянного возбуждения и сделавшей выбор в пользу операции, чтобы не оказаться в психиатрической клинике. Как и в случае с госпожой М., ее накануне остригли, хоть она и оплакивала свои кудри, а утром привезли в операционную с головой гладкой и розовой, как попка младенца. Фримен и Уаттс провели лоботомию, зашили кожу, и женщина, еще лежа на столе, с благоговением сообщила, что все мучившие ее страхи исчезли.
Ф р и м е н . Вы счастливы?
П а ц и е н т к а . Да.
Ф р и м е н . Вы помните, какой возбужденной были, когда попали сюда?
П а ц и е н т к а . Да, ужасно возбужденной, не так ли?
Ф р и м е н . О чем вы тревожились?
П а ц и е н т к а . Не знаю. Похоже, я забыла. Теперь это не кажется важным.
Фримен писал, что были получены необыкновенные результаты: «Здравый смысл и умение оценивать ситуацию явно не уменьшились, а способность получать удовольствие от внешних обстоятельств, несомненно, увеличилась». За последующие шесть недель двое хирургов провели еще пять операций и обнаружили, что все пациенты, страдавшие от беспокойства, плохих предчувствий, бессонницы, нервного напряжения, избавились от тревожности.
Конечно, имелись и отрицательные последствия. Припадки. Смерти. Кровоизлияния. Лезвие, оставшееся в мозгу. Послеоперационные инфекции. Рецидивы. Неустойчивые результаты. Мониш описывал женщину, которая через четыре дня после операции начала выкрикивать непристойности и петь. Другие пациенты впадали в детство — прижимали к себе плюшевых мишек и послушно выполняли распоряжения. Фримен писал: «Из перенесших лоботомию пациентов получаются хорошие граждане»; от этих слов веет холодом, но по сути они не отличаются от того, что вызывает критику современных психотропных препаратов. Среди множества важнейших вопросов был и такой: не ведет ли лоботомия к утрате «жизненной искры»? Большинство подвергшихся операции не цеплялись за игрушки и не выкрикивали непристойностей или по крайней мере делали это недолго, однако наблюдались и непреходящие последствия: многие из них становились менее яркими, как будто они перестали быть самими собой, превратившись в черно-белые ксерокопии, не способные воспроизвести оттенки их личностей.