— В нашем деле с непривычки всегда так, — подтвердил Антоныч. — Кислотой муравьиной хорошо бы растереть после работы тело.
Сунув шапку под мышку, Антоныч принялся отстегивать с кармана пиджака булавку.
— Деньги я Сашкины принес, уважаемая…
— Елена Алексеевна.
— …уважаемая Елена Алексеевна. По вчерашнему дню у нас заминочка нехорошая с деньгами получилась. Уж вы извиняйте.
— Мне Сашенька говорил…
— Извиняйте, — еще раз повторил бригадир, — вот… двадцать два рубля семьдесят копеек. Все как есть натурально.
— Спасибо вам за беспокойство. Сашенька мне вчера про вас целый вечер рассказывал, Антон Павлович.
— Ишь, Остап Бендер какой, — польщенно пробормотал Антоныч, — памятливый, имя-отчество уловил.
— Ой, Антон Павлович, вы и представить себе не можете, какая у Сашеньки память. Он ее разными способами тренирует, специально. Одному и меня, старую, научил, название никак не упомню. Так я этим способом вас на всю жизнь запомнила по имени-отчеству.
— Как же это? — удивился Антоныч.
— А так: к Чехову вас приспособила, Антону Павловичу.
— К Чехову!
— Ну да. Способ это такой, приспособить надо, что запоминаешь, к чему-нибудь известному. Вот я вас к Чехову и приспособила. Мне Сашенька все его книги на день рождения подарил. Теперь ваше имечко из головы топором не вырубишь.
— Это поди же ты! — изумился Антоныч и посмотрел на Елену Алексеевну с симпатией. Хозяйка все больше и больше нравилась ему. От опрятной ее фигуры веяло на Антоныча чем-то домашним, волнующим. И хоть отвык он от женского общества, беседовалось с ней легко, приятно.
— Что и говорить, Елена Алексеевна, Сашка ваш мужик самостоятельный и с головой. Со своим характером парень.
— Что же вы стоите, Антон Павлович, — всполошилась вдруг хозяйка. — Проходите, раздевайтесь, — и принялась хлопотать возле стола. — К столу проходите, Антон Павлович, к столу, пожалуйста. Грибным супом угощу вас. Нынче лето грибное выдалось, на всю зиму грибов насушила. Как Сашенька поступил в Ленинград на учебу, одна я живу в доме, словом обмолвиться не с кем. Уж вы не обессудьте, Антон Павлович, погостюйте чуток.
— Гостевать — не пахать, Елена Алексеевна, — согласился бригадир…
Стол хозяйка накрыла богатый. Здесь был и зеленый лучок со сметаной, и килечка в соусе, и огурчики с помидорами маринованные. А главное — суп. От одного запаха белых грибов, что валил от дымящейся тарелки, у Антоныча засосало в животе. Появился на столе и приземистый пузатый графинчик.
— Рюмочку откушаете, Антон Павлович?
— За компанию ежели, Елена Алексеевна. За компанию с удовольствием.
— А… ладно! — махнула рукой хозяйка. — Все равно помирать. Печень у меня, — пояснила она и наполнила рюмки розоватой жидкостью, — наливочка домашняя. Откушайте, Антон Павлович.
— Будьте здоровы, Елена Алексеевна.
— Будьте здоровы, Антон Павлович.
Антоныч чокнулся с хозяйкой, деликатно опрокинул рюмку в рот, прополоскал язык в сладкой жидкости.
— Райский напиток, Елена Алексеевна.
— Кушайте, Антон Павлович, кушайте!
— Нет, нет, благодарствую, — Антоныч прикрыл рюмку ладонью, другой — отстранил графин в руках хозяйки, — шабаш, Елена Алексеевна. Хватит.
— Редкостный вы мужчина, Антон Павлович. Все бы так-то: на одной рюмке остановиться могли. А то сколько беды от нее, от горькой.
— Это верно, беды от нее много, — согласился Антоныч и подцепил вилкой килечку, — сам в прежние времена к зелью этому большое пристрастие имел, можно сказать: тягу. Жизнь она мне сломала.
Хозяйка посмотрела на гостя с сочувствием, спросила:
— Избавились-то как, Антон Павлович? Лечились, поди?
— Сам. Решил бросить — и все, шабаш, У нас весь род такой орешистый, в решениях крепкий. А лечение… В праздник рюмку не моги взять. Вроде как меченый будешь среди людей. Вот шесть годков назад вышел я… то бишь зашел к соседу своему доктору Федору Федоровичу, а он мне говорит: «Давай мы тебя, Антоныч, на лечение пошлем. Подсобим, так сказать, твоему организму перебороть влечение». Простите, говорю, извините, Федор Федорович, но я своим организмом владею еще во всех тонкостях, и не он надо мной голова, а я над ним. И принял я, говорю, Федор Федорович, еще до вашего совета такое решение: ограничить себя вином до самой незначительной малости. «Не удержишься, говорит, как доктор тебе скажу. Много я на работе своей вашего брата повидал. Не было еще на памяти моей случая, чтобы кто из сильно пьющих людей, вроде тебя, самолично бросил привычку эту навсегда. Обязательно помогать лечением надо, добавочно к воле-желанию». Ладно, говорю, Федор Федорович, я первым у вас самоличным буду, с меня счет ведите. Вроде как поспорили мы с ним. И дал я себе клятву такую, что ежели не устою, не взнуздаю себя — все, беру расчет на этом свете.