Антоныч помрачнел. Уж очень он не любил такие вот агитразговоры. А ведь директор поначалу казался ему мужиком деловым, не болтуном.
— Я, Илья Терентьевич, никому ничего не должен, — сухо ответил Антоныч, — и в воспитатели не нанимался. Мое дело вагоны грузить, план выполнять. А с «волками» вон ни милиция, ни горисполком совладать не могут. Куда уж нам!
— Потому и не могут совладать, что на местах к ним такое отношение, как у вас, — помрачнел в свою очередь директор Заготконторы. — Жаль, что в этом вопросе мы с вами не находим общего языка. Секретарь горкома говорил мне о вас не только как о трудолюбивом человеке, но и как о человеке неравнодушном, отзывчивом. Жаль…
После этого разговора с директором Заготконторы Антоныч весь день ходил с неприятным осадком в душе. Злился на директора, который вместо того, чтобы договориться с абразивным заводом о подзарядке аккумуляторов кар, пытается отучить от зелья Ваську Дурмашину и его дружков. Да, их легче от еды и воды отучить, чем от спиртного. И не его это дело, не Антоныча, хватит у него своих забот. Ему никто не помогал, а поднялся на ноги, устоял.
Но, с другой стороны, Антоныч понимал, что в чем-то директор прав, подмога нужна всем. Даже ему (а себя Антоныч не без оснований считал мужиком настырным) было бы трудно подняться, не окажись рядом с ним матери его Серафимы Васильевны, доктора-соседа Федора Федоровича, прораба Василия Николаевича, других многих людей, которых уважал Антоныч и которым, в свое время, стыдился смотреть в глаза. У него была такая могучая жизненная опора, как дед его Данила Матвеевич, была любовь к Марии. А что есть у Васьки Дурмашины, какая у него имеется опора? Живет не одним днем даже, одной минутой. Ему все на свете, своя жизнь и чужая — трын-трава. Из всех заготконторских «волков», пожалуй, один только Петька Убогий еще гож на что-то, может подняться. Вот ему подмогу оказать надо. Но как?
Петьке Убогому Антоныч симпатизировал давно, с того самого дня, когда попросил Петька отправить переводом заработанные деньги своей семье в Псков. «Дочке», — пояснил он. С тех пор Петька частенько, особенно в сезон, когда бывал при деньгах, просил Антоныча перевести деньги в Псков на имя Веры Павловны Осиповой, бывшей своей жены. Сам появляться на почте Петька не решался, стыдился одичалого своего обличия, да и не дошел бы он с деньгами до почты, на пути к ней дежурили винные магазины и пивные лари.
Все заготконторские «волки» дружно откликнулись на предложение директора Заготконторы встретиться для беседы и ровно в назначенный срок тихо и скромно расселись в директорском кабинете на голубых полужестких стульях. На лицах их, исключая лицо Дурмашины, застыло очень серьезное и очень внимательное выражение, какое бывает на лицах неизбалованных людей в ответственные минуты жизни. На физиономии же штатного плотника конторы блуждала, как всегда, вольнодумная и даже слегка фамильярная ухмылка.
Антоныч сидел возле директорского стола и ждал, что скажет Илья Терентьевич Ваське Дурмашине и его дружкам. Он не сомневался, что они с неподдельным вниманием и интересом выслушают его, могут искренне раскаяться и пожелать исправить непутевую свою жизнь, в порыве чувств рвануть на груди рубаху, но выйдя из кабинета начнут «соображать».
— Кто из вас Хинце? — спросил директор.
От неожиданности Лешка Локатор вздрогнул, шевельнул ушами и, поднимаясь со стула, прохрипел:
— Я Хинце.
— Артур Иванович Хинце не родственником вам доводился?
— Отец, — голос Лешки сорвался, серое лицо пошло пятнами.
Несколько секунд директор испытующе разглядывал Локатора, затем негромко заговорил:
— Вы садитесь… Мы с Артуром Ивановичем несколько лет работали вместе. После войны. Я хорошо знал его… Его многие в нашем городе знали и помнят до сих пор. В моей памяти он навсегда остался человеком честным, скромным, верным товарищем. Таким отцом может гордиться любой из нас. Думается, что и Артур Иванович хотел бы гордиться своим сыном. Или, по крайности, не стыдиться его. Не буду читать вам нравоучения, но, видимо, пора посмотреть на себя со стороны, подумать и кое-что решить для себя. Посильную помощь, в которой вы нуждаетесь, Заготконтора вам окажет. Но и к вам будут предъявлены требования, какие предъявляются ко всякому рабочему человеку в нашей стране. Что вам необходимо прежде всего, чтобы наладить свой быт и работу?
«Волки» молчали, опустив головы. Лишь Васька Дурмашина кривил губы, порываясь что-то сказать, но не решался.
— Ну, ну, Василий, говори! — подбодрил Антоныч штатного плотника. — Чего тебе надо, чтобы по-человечески жить?