Через три часа с небольшим Антоныч уже стучался в дверь запыленного бревенчатого домика на привокзальной улице Пскова. Зажатый со всех сторон многоэтажными каменными коробками, домик выглядел сиротливо-заброшенным, приготовившимся к сносу. Лишь крошечный садик под окнами с седыми от пыли кустами цветущих георгинов слегка оживлял его.
На повторный стук дверь распахнулась, и Антоныч невольно вздрогнул, так похожа была стоящая перед ним женщина на Марию, жену его бывшую. Те же глаза, слегка раскосые, крутой лоб, подбородок с ямочкой, и плечи такие же острые, угловатые.
— Вам кого? — спросила женщина, и голос ее тоже походил на голос Марии.
— Осипову надобно мне, Веру Павловну, — проговорил Антоныч и добавил: — Здравствуйте!
— Я Осипова, — ответила женщина, и глаза ее затревожились, потемнели.
— Я от Петра…
— Случилось что? — быстро, но тихо спросила женщина.
— Ничего не случилось, деньги я вам от Петра привез и гостинец дочке на день рождения.
И по тому, как сразу исчезло напряжение с лица хозяйки, по дрогнувшим в улыбке ненакрашенным губам ее, Антоныч понял, что в доме он будет гостем желанным.
Светлане, Петькиной дочке, Антоныч вручил две небольшие шоколадки, прихваченные им в привокзальном буфете, и куколку-сувенир, приобретенную в газетном киоске.
— Папа прислал на день рождения, — пояснил Антоныч девочке.
— Спасибо, — тихо и грустно ответила девочка и посмотрела на него печально-большущими — Петькиными глазищами.
— Одна живете или замужем? — спросил Антоныч хозяйку, хотя догадался уже по немудреной обстановке в комнате, что мужиком здесь и не пахнет.
— Сейчас и не такие красавицы, как я, без мужей живут, — усмехнулась Вера Павловна, застилая стол скатертью.
— Я так и подумал: ежели бывшего мужа листом исполнительным не допекает, значит, одна надолго… Или с новым мужиком хорошо живут.
— Вы проездом у нас или по делу какому? — поинтересовалась хозяйка, переводя разговор на другую тему.
— Матушку я свою сегодня похоронил, — пояснил Антоныч просто. — Дома никого, на душе муторно, пусто. Дай, думаю, махну в Псков, развею кручину. Петр деньги вам переслать просил меня, а я с похоронами закрутился. Ежели не стесню вас, переночевать думаю, а завтра поутру и домой.
— Да чего там, ночуйте! Места хватит, — проговорила Вера Павловна и посмотрела на гостя жалостливо. — Значит, матушку похоронили… А я свою не помню даже, сестра старшая растила-воспитывала. Петина мама к нам приезжает часто, гостит. Она на Чудском озере в деревне Спицино живет. Нонешнее лето Светлана у нее в деревне жила, недавно только привезла ее. И уезжать не хотела от бабушки. Болеет она у меня часто. Устроила ее в садик на круглосуточные, а жалко оставлять. Вот и беру домой через день.
— Работаете где? — поинтересовался Антоныч.
— Раньше в РСУ маляром работала, а теперь в домоуправлении. Петина мама в деревню нас к себе зовет насовсем переезжать. Хозяйство у нее там, дом, корова, куры. А я боюсь в деревню.
— Это верно, — согласился Антоныч, — к деревне сызмальства привычка должна быть, без привычки боязно. Семьей с мужиком в деревню перебираться — еще куды ни шло, а одному — от тоски завоешь.
Пока хозяйка накрывала на стол, Антоныч несколько раз пытался вывести их разговор-беседу на Петьку, но Вера Павловна всякий раз переводила разговор на другое. Дочка Петькина съела шоколадку и поосмелела, пошла к гостю на руки. Антоныч и за стол сел с девочкой на коленях, и чай пил вприкуску вместе с ней из одного блюдца. Спиртного на стол хозяйка не выставила никакого, даже не заикнулась о нем, будто вовсе его на свете не существовало. Знал Антоныч, что такое бывает только в семьях, где нагоревались от зелья вдоволь, по самую, как говорится, завязку, и уже не считают зазорным принимать гостя без рюмки на столе.
Постелили ему на полу. Хозяйка заикнулась было о кровати, но Антоныч отказался от кровати наотрез. Как только лег, сразу повернулся лицом к стене, чтобы не смущать хозяйку, но едва Вера Павловна щелкнула выключателем и улеглась на кровати рядом с дочкой, Антоныч перевернулся на спину. Долго лежал с открытыми глазами, смотрел в потолок, на котором играли блики привокзальных огней. Где-то совсем рядом лязгали вагоны, перекликались гудками тепловозы, и люди перекликались, наверное, железнодорожники. И от этих голосов, машинных и человеческих, от всех волнений печального дня Антонычу стало вдруг так одиноко и неуютно, что он застонал.
— Не спите? — тихо спросила хозяйка.
— Не сплю.