Дурмашина приподнялся на локте, потряс головой, уселся на земле, привалившись спиной к колесу погрузчика.
— Я вам еще супы варить буду! — огрызнулся Антоныч зло. — План еле-еле тянем.
— «План», «план»! Его тоже организовать надо, — хмуро проговорил Федор. — А каркать «план» и ворона вон может.
— Становись на мое место и покажи, как организовывать надо, — обиделся Антоныч.
— Я на своем месте и в чужие сани не сажусь, — все так же хмуро ответил Федор. — Зойка вон правильно говорит, за весь сезон ложку с горячим некогда в рот взять.
— Оно конешно, — поддержал товарища Кулик-Ремезов. — У меня, Антоныч, желудок больной. Сезон не потяну. Все хорошо, пока хорошо, а случись что — вот тебе и пожалуйста.
— Ничего, скоро матросы приедут, отожремся! — прохрипел Дурмашина, поднимаясь.
— Обижайся на меня, Антоныч, не обижайся, а так работать нельзя, — продолжал Федор. — Один Васькин погрузчик план не вытянет. Машин вон сколько прет. Люди в космос летают, а мы по старинке: пупом, горбом и своим паром. Раз взялся ты за это дело, добивайся своего, чтобы эстакада новая была и приличные погрузчики. Электрокары совсем не тянут.
— Ты куда полез?! — закричала Зоя, перебивая разговор заведующего с грузчиками. — А ну давай назад!
Зоя стащила упирающегося Дурмашину с подножки автопогрузчика, подтолкнула его к конторке, приказала строго:
— А ну иди, иди! Напоим тебя сейчас молоком. Не то матросов своих не дождешься.
Именно с этого дня Васька Дурмашина перестал с былым нетерпением поджидать матросов. Лаборантка Зоя Малышева продолжала оказывать Ваське определенное внимание, и Дурмашина прекрасно понимал, что с прибытием кронштадтцев Зоино внимание очень даже просто может переключиться на них. То, что Зоя не блистала красотой, еще ничего не значило. Уж он-то, Васька Дурмашина, знал кронштадтских матросов.
Зоино внимание к Ваське Дурмашине, основанное лишь на одной бабьей жалости к нему, могло быстро угаснуть, не блесни Васька перед лаборанткой новой гранью своего незаурядного характера. Гранью этой Васька сверкнул в день получки, и не только перед Зоей Малышевой, но и перед всей Заготконторой.
Деньги он получил в пятницу вечером из рук кассирши Риммы Белой. Даже за вычетом пятидесяти процентов алиментов и какого-то должка Римме на руках у Дурмашины оказалось свыше сотни рублей, сумма для него небывалая. Заведующий базой Антоныч не обидел ни Ваську, ни его дружков и добросовестно начислил им все, что можно было начислить: за сверхурочные работы, за работу в выходные и праздничные дни в двойном размере. Если Цимус, Локатор и Петька Убогий принимали из рук Риммы столь большие суммы с каким-то внешним и внутренним трепетом, то Дурмашина принял их легко и непринужденно, как и подобает принимать зарплату штатным, трезвым и уважающим себя работникам. В отличие от своих дружков, которые, получив деньги, пожелали остаться в стороне от коллектива, Васька Дурмашина смело, не страшась кредиторов, отправился в конторку базы. С некоторых пор в конторке, с легкой руки Зои Малышевой, стали собираться базовские на чаепитие, и Васька стал страстным поклонником этих безалкогольных вечеров.
Когда Дурмашина вошел в конторку, там уже сидело несколько человек: Зоя Малышева с подругами Валей и Таней, бухгалтерша Манечка, Антоныч, Володя, Иван Александрович. На базе уже попривыкли все к товароведу Ивану Александровичу и начали забывать, что он совсем недавно возглавлял Заготконтору. На плите, возле которой хлопотал одноногий сторож дядя Яша, кипел чайник, а на столе красовался громадный бисквитный торт, весь в мясистых кремовых розах. Появление Васьки все встретили веселым гулом.
— Васенька, да ты трезвый! — воскликнула Манечка.
— Свою норму жизненную выбрал, — пояснил Дурмашина, — теперича и чайку попить можно с пирогами, — и Васька, не дожидаясь приглашения, бесцеремонно уселся за стол.
— Поберегись! — прокряхтел сторож и, громыхнув ногой-деревяшкой по полу, поставил кипящий чайник на середину стола.
В этот момент дверь распахнулась, и в конторку ввалился конюх Женя, самый настырный Васькин кредитор. Конюх Женя успел после получки сбегать домой и теперь, будто случайно, заглянул в конторку. Несмотря на простецкий вид, конюх Женя был психолог и понимал, что получить с Дурмашины должок возле кассы, где все спешат, торопятся, значительно труднее, чем в такой вот спокойной домашней обстановке. Следом за конюхом в конторку вкатилась лохмато-кудрявая беленькая собачка.