— Здорово, Васек, здорово! Чего-т рано поднялся? Али ждешь кого?
— Ага, жду. Тебя. Должок хочу возвратить.
— Хе, хе, — невесело хохотнул конюх Женя и укоризненно добавил: — Баламут ты, Васек. Ой, баламут! А голова у тебя золотая. Золотая голова!
Конюх Женя присел на скамейку рядом с Дурмашиной, хотел по привычке стрельнуть у соседа закурить, но, зная норовистый характер Дурмашины, не решился попрошайничать и достал из кармана пахнущего навозом пиджака пачку своих сигарет. А вот на прикурке решился сэкономить, попросил:
— Дай-кось прикурить, Васек. Спички дома позабыл.
Протянув конюху горящую сигарету, Васька покрутил носом, поморщился брезгливо, спросил:
— Гальюны чистил?
— Кому-тость и гальюны надо чистить, Васек. Надо чистить.
— Сколько взял?
— Мелочишка, Васек. Одна мелочишка. Вот ежели объединиться нам с тобой, артельно работать… Это чей там висит такое? — круто переменил тему разговора конюх Женя. — Никак, газета?
— Газета, — ответил Дурмашина многозначительно.
— Никак, лошадь нарисованная? — спросил конюх с легкой тревогой в голосе.
— Лошадь, — еще более многозначительно подтвердил Васька.
— Пойтить посмотреть, что ли? — совсем уже встревоженно произнес Женя и поднялся со скамьи.
— Посмотри, — согласился Васька.
Конюх Женя подошел к стенгазете и замер перед нею, остолбенел. В центре листа под громадным цветастым заголовком «Заготовитель» нарисован был он, конюх-возчик Женя. Одной рукой, в которой зажата оглобля, он погоняет бесхвостого Соловья, от натуги наполовину вылезшего из собственной шкуры, другой принимает двадцатипятирублевки, протянутые ему помойками. А над помойками, не без намека, раннее восходящее солнце.
Васька наблюдал конюха Женю, рассматривающего его творение, и вместе с понятным творческим удовлетворением испытывал и некоторое угрызение совести. Впервые выступил он вроде как с осуждением поведения себе подобного и даже приоткрыл обществу некоторые стороны его деятельности, нарушив тем самым основную заготконторскую заповедь Луки Петровича: «На все смотреть молча». Или как более красиво и тонко выражался Лука Петрович: «За все болей, ни за что не отвечай». Во времена Луки Петровича Васька никогда не решился бы на подобное критическое выступление. Да и сейчас многие в Заготконторе не одобрят стенгазетные его откровения, сурово осудят его. Васька понимал все это, но поделать с собой ничего не мог — когда брал в руки карандаш или перо, он уже не принадлежал самому себе, он принадлежал творчеству, и оно поднимало его над заготконторским бытием, освобождало от заповедей Луки Петровича, рождало свое понимание жизни.
Стенгазета «Заготовитель» в исполнении Дурмашины и под его редакцией вызвала на овощной базе небывалый к стенной печати интерес. На добрый час утренняя деятельность базы и сдатчиков была парализована. Все толпились возле газеты, читали ее, рассматривали, хохотали, плевались. Хвалили Дурмашину, ругали, удивлялись на него. В газете Дурмашины не было названо ни одной фамилии, но все узнавали друг друга по рисункам. Неуловимыми штрихами сумел Васька придать подлинность каждому рисованному персонажу. В пузатом человечке, толкающем хилый электрокар, Антоныч сразу узнал себя. Дама за пишущей машинкой — с высокой прической, кровавым ртом-бантиком и длинными коготками — была вылитая Римма Белая. За спиной ее виднелась на стене подпольная ведомость с двумя графами: «Дать взаймы — 3 р.» «Получить — 6 р.» Особый восторг газета вызвала у Васькиных дружков.
— Леха, эй, Леха, глянь! — восторженно верещал Цимус. — Ведь это мы с тобой в вагоне, что б мне сыру не едать! А морды-то, морды!
Сюжет сценки, которая так развеселила Цимуса, взят был Васькой из истории Заготконторы. В прошлом году Цимус с Локатором заснули в загруженном картошкой вагоне. Вагон опломбировали, а когда проснулись они, вагон уже постукивал по рельсам. Подавать голос дружки поначалу не решались, думали, до Ленинграда вагон идет, потерпят. А вагон в Мурманск двинулся…
Васькин «Заготовитель» просуществовал до обеда, пока не посмотрел его Илья Терентьевич. Директор снял газету со щита, скатал в трубочку, спросил Дурмашину, ревниво наблюдающего за ним из кабины погрузчика:
— Вы один делали эту газету?
— Один, — Васька не смог сдержать самодовольной улыбки.
— А стенгазета — орган коллективный, хотя рисуете вы хорошо.
Успел посмотреть Васькин «Заготовитель» и профессионал газетного дела — фотокорреспондент-очкарик. Мнение профессионала для Дурмашины было особенно интересно.