— Где работаете, кем? Давно пишете?
— В Заготконторе работаю. Во, с Зоей вместе на базе. Оформлен плотником, а работаю шофером автопогрузчика.
Почувствовав себя в центре всеобщего внимания, Васька Дурмашина пришел в хорошее расположение духа и на вопросы руководителя отвечал охотно, с достоинством. Члены литературного объединения смотрели на новичка, отмеченного писательским вниманием, как и полагается смотреть начинающим литераторам на талантливого собрата по перу. Лишь румяная пенсионерка-частушечница, всем своим видом отвергала новичка, метала в него взгляды брезгливые, исполненные отвращения, как если бы в музыкальный салон избранного аристократического общества ввалился небритый уличный шарманщик.
— Почитать что-нибудь принесли? — спросил писатель.
— А как же! Принес, само собой.
Дурмашина запустил руку за пазуху, извлек оттуда бумажный сверток и, протянув его писателю, пояснил:
— Рассказы тута у меня. Для затравки вам покудова.
Руководитель литобъединения отложил Васькины рассказы в сторону, проговорив:
— Прочту обязательно. Кто у нас следующий со стихами?
Следующей поднялась хрупкая школьница в белом передничке и с белыми бантами в косичках. Комкая в руках тетрадь, она замерла, пережидая волнение.
— Виктор Федорович, кажется, еще меня не выслушали до конца! — с едва сдерживаемым гневом обратилась к писателю пенсионерка-частушечница.
— Да, да, Надежда Степановна, извините! — пробормотал смущенно руководитель. — Конечно же, вам слово. Конечно же, слушаем вас до конца.
Школьница, не успевшая оправиться от волнения, потерянно опустилась на свое место, а энергичная частушечница поднялась и, кивнув головой в сторону Дурмашины, жестко предупредила:
— И попрошу некоторых прозаиков, которым незнакомо слово «такт», не перебивать меня.
Слова «такт» и «прозаик» поэтесса произнесла с таким многозначительным нажимом, что Васька едва не откликнулся привычным: «Сама дура», но сдержался для первого раза и про себя подумал: «И мы словечки знаем, какие тебе неведомы, коза старая».
Старушка вновь принялась читать напевно бесчисленные частушки, загораясь азартом и притоптывая, а руководитель литературного объединения понуро опустил голову и… уперся взглядом в сверток Васькиных рассказов. Посидел так некоторое время, отражая лысиной неяркий электрический свет, потом медленно, стараясь не привлечь внимание поэтессы, заходящейся в частушках, придвинул к себе сверток, развернул его и принялся незаметно читать, прикрывая очки ладонями.
Васька настороженно наблюдал за писателем, пытаясь по выражению лица его определить забористость своих произведений.
Неожиданно писатель икнул, фыркнул, словно бы захлебнувшись водой, потряс ошалело головой и, зажимая рот ладонями, закашлялся.
«Ага, захорошело! — удовлетворенно подумал Дурмашина. — Это тебе не «птичка к речке». Читай, читай дальше».
Откашлявшись, руководитель литературного объединения навел на лице серьезность и внимательность и стал слушать частушечницу сосредоточенно. Но глаза его, помимо воли, тянулись к Васькиным листкам, и он вновь увлекся, вновь стал давиться кашлем, зажимать рот руками.
Едва поэтесса закончила чтение частушек и в комнатушке наступила вопросительная тишина, как писатель не выдержал и, отбросившись на спинку стула, дико, безудержно захохотал.
— Ха-га-га! — охотно поддержал его довольный Дурмашина. — И-го-го! О-го-го-го!
И вдруг все литературное общество, исключая поэтессу-частушечницу, зараженное хохотом своего руководителя и забористым ржанием прозаика-новичка, взорвалось дружным смехом.
— Извините, Надежда Степановна! — сквозь смех выкрикивал писатель. — Извините! Ой, не могу! Ой, нет моих сил!..
Но и у поэтессы-частушечницы уже не было сил переносить обиды. Поправив на плечах белую шаль, она не произнесла больше ни слова и вышла, хлопнув дверью.
Только теперь руководитель литературного объединения перевел дух и, пропаще махнув рукой, проговорил:
— Перерыв!
И вновь, взглянув на триумфально улыбающуюся морду Дурмашины, взрывисто захохотал.
В перерыве литературного заседания Васька Дурмашина находился в центре внимания коллег. Охотно отвечал на вопросы, рассказывал о Заготконторе, о творческих своих задумках. Писатель в это время сидел за столом и все читал, читал Васькины творения и никак не мог оторваться от них.
Васька, хотя и занят был беседой с новыми знакомыми, заметил вдруг, что Зоя Малышева и фотокорреспондент собираются уходить. Спросил, стараясь казаться равнодушным: