— Чего стоим, Антоныч? — прохрипел Петька, сдергивая с головы мешок.
— Гости к тебе, Петр. Вот, встречай…
Большие воспаленные глаза Петькины глянули на девочку, жмущуюся к Антонычу, и вдруг, — Антоныч испугался даже, — лицо Петькино мгновенно вытянулось и заострилось все, как у мертвеца, в глазах метнулся страх, и он отшатнулся, ударившись головой о железный каркас транспортера.
— Ну-ка, папа, принимай дочку! — проговорил Антоныч и, подхватив девочку под мышки, протянул ее грузчику.
Петька, еще не пришедший в себя от потрясения, невольно принял дочку на руки. Светлана, бледная, испуганная, обхватила отца за шею, прижалась к нему, уткнулась лицом в грязные Петькины космы и заплакала.
— Ты вот что, Петр, погуляй с гостьей полчасика, Васька тебя подменит, — Антоныч посмотрел на часы. — А потом нам с тобой поговорить надобно серьезно. Эй, Васька, включай транспортер!
Спустя двадцать минут Антоныч вышел из конторки базы и отправился на поиски Петьки и девочки. Он нашел их сидящими на телеге возле конюшни Соловья. Петька о чем-то разговаривал с дочкой, курил, во всем обличье его проглядывала какая-то беспомощная растерянность, а не радость от встречи с дочкой.
— Ну как, поговорили? — спросил Антоныч, подходя. — Ты, Светлана, беги к маме — вон в тот зеленый домик, ждите нас там. Мы с твоим папой скоро подойдем. Беги, беги!
Оставшись с грузчиком наедине, заведующий достал папиросы, прикурил от Петькиного окурка, тихо проговорил:
— Давай, Петр, с тобой по-мужски, начистоту… Настала пора менять тебе жизнь круто. Ведь ты, Петр, человек, а не скотина. У тебя семья есть. Жена твоя квартиру новую в Пскове получила, на наш город обмениваться думает, чтобы к тебе ближе быть. Дочка у тебя — сам видел, ей отец нужен, а не деньги твои. Ведь любит она тебя, и жена любит. Ведь таким бабам, как твоя Вера, памятник надо ставить, а ты… Сам ты бросить пить не сможешь. И не перебивай! — остановил Антоныч Петьку, который хотел что-то возразить. — Не сможешь, говорю! Я в этом деле, сам знаешь, тоже разбираюсь. Лечиться тебе надобно. Молчи, говорю! — прикрикнул Антоныч на грузчика, который вновь попытался возразить. — Кончать пить надо раз и навсегда. Навсегда! С этого вот самого момента. Только хочу я, Петр, чтобы добровольно ты решение такое принял. Сейчас идем в контору к директору, там все собрались, и Вера твоя там. Объявишь о решении своем — и сразу на лечение. Вернешься к семье человеком.
— Не пойду, — прохрипел Петька и зашелся в кашле. — Не пойду!
— Пойдешь! — жестко проговорил Антоныч. — Сам не пойдешь, силой поведу! Людей кликну, понесут тебя на руках. Тебе стыдиться уже нечего, Петр. Лечиться добровольно — вот твое решение. И никаких других. Идем.
В кабинете директора Заготконторы, куда следом за Антонычем вошел и Петька Убогий, народу собралось много. Помимо Ильи Терентьевича и Петькиной жены с дочкой были здесь парторг райпотребсоюза Вадим Игнатьевич, председатель профкома Мария Ивановна и другие люди, Антонычу незнакомые.
Войдя в кабинет, Петька остановился у дверей и, опустив голову, смотрел вниз, обреченно и безучастно моргая воспаленными глазищами.
— Петр Алексеевич, — негромко проговорил директор Заготконторы, — все мы здесь, за исключением вашей дочери, люди взрослые, все понимаем и должны называть вещи своими именами. Вы тяжело больны алкоголизмом. Вот официальное медицинское заключение о вашей болезни. Это подтвердит вам и присутствующий здесь врач, который обследовал вас. Вам еще можно спастись и вернуться к нормальной человеческой жизни. Иначе и совсем скоро вас ожидает судьба Алексея Хинце. Вы согласны на лечение?
В кабинете повисла тишина. Лишь за дверьми в «предбаннике» постукивала пишущая машинка Риммы Белой.
— Решайте, Петр Алексеевич, свою судьбу и судьбу своих близких. Решайте судьбу своей дочери, матери, жены. Поедете вы на лечение добровольно?
— Нет! — прохрипел Петька, не поднимая головы.
Из угла директорского кабинета, где сидела Петькина жена с дочкой, послышался вдруг плач. И не плач даже — вой тихий, безнадежный. И от этого нечеловеческого воя, в котором слышалась смертельная тоска, вздрогнули все присутствующие в кабинете. И даже Петька, словно очнувшись, поднял голову и посмотрел на плачущую жену. И встретился с широко раскрытыми просящими глазами дочери.
Светлана вдруг вырвалась из-под руки матери, бросилась к отцу и повисла у него на шее, закричала, захлебываясь слезами:
— Папочка, согласись! Миленький, согласись!