Васькин рассказ, опубликованный в газете, уже на следующий день дал первый практический результат. Из милиции заведующему базой позвонил начальник медвытрезвителя капитан Дерюгин и строго спросил:
— Антон Павлович, с каких это пор Кузьмин шофером стал, на автопогрузчике работает? У него что, права шофера появились?
— Нет у него прав, Владимир Захарович, — вздохнул Антоныч.
— Тогда почему нарушаете закон? Вы что, Кузьмина не знаете? Ведь он на погрузчике может такого натворить — под суд пойдете.
— Работать на погрузчике некому, Владимир Захарович, план горит. Временно Кузьмина допустили поработать, пока штатного водителя не подыщем. Под глазом моим всегда работает, без права выезда со двора.
— Немедленно снимайте Кузьмина с автопогрузчика. Начальник ГАИ только что звонил вашему директору, но не застал его. Немедленно снимайте Кузьмина! Вы поняли меня?
— Понял.
Антоныч повесил трубку и задумался. Слов нет, капитан Дерюгин прав: нельзя Ваське за рулем без документов. Придется снимать его с погрузчика. А кто работать будет?
— Зоя! — крикнул Антоныч и стукнул в стенку кулаком. — Зайди!.. — Вот что, Зоя, — Антоныч указал вошедшей работнице рукой на стул. — Садись. Поговорить мне с тобой надобно серьезно.
— О чем, Антон Павлович?
— О Ваське твоем.
— Почему это «моем»? — серое некрасивое лицо Зои порозовело.
— Вот что, Зоя, давай со мной начистоту, не таясь, как перед богом. Я Василия не первый год знаю и много таких, как он, на веку своем повидал. Мужик он пьющий, этим все сказано. Но по натуре — добрый мужик, привязчивый, а насчет работы, сама знаешь. И рассказы вон пишет.
— Антон Павлович, не пойму я, к чему этот разговор у нас?
— Велено мне, Зоя, Ваську с погрузчика снять…
— Ой, Антон Павлович, как же так!
— Документа у него нет. Строго велено снять самой милицией. Боюсь я, что запьет Васька с расстройства. А ведь он наладился сейчас. Ежели не устоит сейчас, сорвется — пропадет мужик. Ты, Зоя, одна можешь его поддержать.
— Я? Почему я?
— Симпатию он к тебе имеет большую.
— Скажете тоже, Антон Павлович…
— Имеет, Зоя, сама знаешь. Дело это, конечно, личное, суваться в него другим не положено… Ты-то к нему как относишься?
— Что я… Я ведь, Антон Павлович, тоже хлебнула всякого. Видите вот, одна с сыном живу. Принцев не жду. На меня теперь если даже взглянет кто по-хорошему, долго помню.
— Вот и я про то же говорю: плохо человеку одному. По себе знаю. И чем дальше, тем горше становится. Ты не подумай, Зоя, что сватаю тебе Василия, нет. Васька — он ведь сирота, слова доброго в жизни не слышал ни от кого. Его столько обманывали, пинали, смеялись над ним, подумать страшно. Жена и та обманула, платит он теперь алименты чужому ребенку. Другой бы на его месте озлобился давно, на людей стал бросаться. А он, телок, все тычется мордой к людям, хоть и бьют его. Заведующий наш прежний Лука Петрович хуже зверя был. Уж как он Ваську ломал, чтобы вора, подлеца из него сделать, а и то не смог. Нельзя Ваську сейчас без поддержки оставлять, Зоя. Никак нельзя.
— Что я-то могу сделать?
— Женщина ты серьезная, самостоятельная. А Василий тянется к тебе. Ты приглядись к нему получше. Парня твоего он любит и не обидит никогда, это я точно знаю. Что пить бросит начисто, на это не рассчитывай. Но придержать его, к мере приучить, это можно. Ведь он, смотри-ка, в школу пошел! Это кто бы мог подумать! В газете печатается! Ну как, Зоя, приглядишь за Васькой?
— Пригляжу.
Васька Дурмашина известие о лишении его звания «водитель автопогрузчика» воспринял, к удивлению Антоныча, спокойно. Спросил:
— Теперича кто я по должности?
— Плотником оформлен, как и был. Работать будешь в бригаде Федора.
— Э, нет, Антоныч! — возразил Васька. — Раз я плотник, давай работу по специальности. Топориком охота помахать. А грузить покуда погожу, здоровьишко приберечь надо.
— Ты же сам просился в бригаду к Федору, — удивился Антоныч.
— То дело прошлое. Теперича мне свободное время требуется. Учусь я, Антоныч, пишу, читаю. Потом думаю на вечерние курсы шоферов еще податься. Читаю теперича, Антоныч, столько, аж башка гудит, как после браги.