…Нехорошо, пакостно было на душе у Анатолия Ипполитовича. Что подумали о нем люди возле ларька, Анатолию Ипполитовичу не казалось столь уж важным. Нет, ему, в общем-то, наплевать на это. Но Витька, сын… Анатолий Ипполитович краем глаза посматривал на сына. Витька сидел рядом с ним неестественно прямо. Он не смеялся, не хватал отца за руку, как обычно в напряженных местах фильма, он даже старался не прислоняться к отцу плечом, он сразу стал чужим.
Анатолий Ипполитович с трудом сдерживал стон. Надо было вцепиться тому нахалюге в космы, рвать, царапаться, кусаться, но только не молчать. И чего он струсил? Ну, стукнули бы пару раз, посадили фонарь под глазом, что здесь страшного? Тогда победа, пускай не физическая — моральная, осталась бы за ним. Тогда не пришлось бы ему задыхаться от стыда перед сыном и Витька не задыхался бы от стыда за отца.
До конца фильма Анатолий Ипполитович не досидел. Шепнув Витьке, что у него разболелась голова, он, пригнувшись, выскользнул из душного кинозала, громыхающего выстрелами и победными воплями ковбоя.
Дома Анатолий Ипполитович проглотил таблетку анальгина и прилег на диван. И тотчас перед ним возникла отвратительная ухмыляющаяся рожа его обидчика. Рожа щурила на него выпуклые зеленоватые глаза и расползалась, расползалась. Анатолий Ипполитович сжал кулак, размахнулся мысленно и… едва не скатился с дивана.
— Толя, что с тобой? — проговорила Анна Михайловна и, встревоженная, присела на диван рядом с мужем, положила прохладную, влажную ладонь на горячий лоб Анатолия Ипполитовича. — У тебя жар, надо поставить градусник.
— Нет, я просто устал, — тихо пояснил Анатолий Ипполитович, не открывая глаз, — нервы расшалились.
— Тебе надо отдохнуть, Толя. И желудок обязательно проверить. Может быть, о путевке похлопотать? Николай Борисович обещал помочь.
— Извини, Аннушка, я немного вздремну, — перебил Анатолий Ипполитович. — Ты приготовь Витьке пожевать, он сейчас прибежит голодный.
Уснуть Анатолий Ипполитович не мог. Лежал, слушал, как гремит на кухне кастрюлями жена, и думал о разном. Головная боль унялась, но по телу разлилась слабость. Сердце, словно сдавленное чем-то, ныло и тупо покалывало. Ему и впрямь не мешало бы отдохнуть, развеяться, съездить куда-нибудь. По сути дела, он никогда толком не отдыхал. Отца не знал совсем, мать умерла рано, когда он еще в ФЗО учился. Потом сестренку с братом на ноги поднимал. И все впроголодь, все на сухом куске. Три года вечерней школы, потом еще три в техникуме, потом заочно институт, а зачем? Америки открывать, велосипеды изобретать у него никогда не было желания да и способностей. Жизненная программа его сводилась к тому, чтобы семья его крепко стояла на ногах материально и не боялась черных дней, чтобы сына воспитать в почтении к родителям, а если откроются в нем какие таланты — можно и развить их, в творческое русло направить. Но стоило ли ради всего этого так рвать себя? Стоял бы себе, как раньше, у станка, в отпуске отдыхал бы, как все умные люди, где-нибудь в Пицунде или на озере Селигер, катался на водных лыжах, а не корпел годами над учебниками, не травил здоровье. И квартира была бы давно государственная, а не кооперативная, за которую еще два года кредит выплачивать надо. И не сидел бы опять же по вечерам над этими проклятыми сметами, чтобы лишний рубль заполучить. И женился, наверное, раньше бы, а не в тридцать пять лет.
В этом месте своих размышлений Анатолий Ипполитович почувствовал легкое угрызение совести. Анна Михайловна была ему неплохой женой и хорошей матерью для сына. Но Анатолию Ипполитовичу иногда казалось, что, будь на месте Аннушки другая женщина, от этого ничего не изменилось бы. Он и с ней жил бы дружно, как с Анной Михайловной, и так же заботился бы о ней и о семье. Да, видно, тридцать пять лет не свадебный возраст. И здесь он опоздал, растратил себя по мелочам, о которых и вспоминать-то не хочется…
В прихожей хлопнула дверь, Анатолий Ипполитович вздрогнул, приподнял голову с подушки, прислушался. Так и есть, Витька вернулся. Анатолий Ипполитович отметил про себя, что сын не задает матери привычного вопроса: «Папа дома?» Напрягая слух, Анатолий Ипполитович попытался уловить в разговоре сына с матерью свое имя, но не уловил. Конечно же, Витька никому, даже матери, не расскажет про малодушие своего папы, но разве от этого легче? И ничего нельзя поправить…
Почти физически ощущал Анатолий Ипполитович, как порвались духовная связь и взаимное доверие между ним и сыном, которые он всегда точно чувствовал, которым радовался и втайне гордился. Скрипнула дверь. Анатолий Ипполитович поспешно опустил голову на подушку и прикрыл глаза. Сын тихо вошел в комнату и принялся что-то искать возле стола.