— Нынче мода пошла собак в доме держать заместо дите, — неодобрительно проскрипела старушка в белом платке.
— С жиру бесятся, а рожать не хотят, — поддержала ее соседка в черном платочке. — Эвон моих возьмем. Вода горячая, газ, ванная, телевизор. Квартира отдельная в две комнаты. А как одного народили — и шабаш. Вот подрастет скоро, куды мне деваться, кому я буду нужна?
— А ты подскажи своим, — хихикнула толстенькая старушка без платка, — пусть Моську заведут, как у той — из восемнадцатой квартиры. Будешь ее на цепочке гулять водить. Вот и при деле.
— Тьфу! — рассерженно фыркнула старуха. — Чтобы я на старости лет людей смешить! Да я лучше назад в деревню уеду. У меня там дом совсем еще крепкий. Крышу надо только перекрыть и трубу подправить. Фаина — сестра двоюродная — жива у меня.
— Собака тоже божья тварь, жить хочет. У родителя моего, царство ему небесное, нас девять душ было. А собаку во дворе и в голодные годочки завсегда держали. Уж не знаю, што она, сердешная, ела, а жила.
— Тотося — во дворе собака, а тутося — в квартере. Эта, из восемнадцатой, говорят, свою Моську в ванне моет и за столом из ложечки кормит. Спит на подушке с ней.
— Тьфу!
— Вот я и говорю: с жиру бесятся, а рожать не хотят.
Старухи возбужденно залепетали слабыми голосами, точно малыши в песочнице. Каждая говорила больше для себя, плохо слушая соседку. Но все они сходились на одном: осуждали «эту из восемнадцатой квартиры» и ее собачку. Слишком, наверное, далека была их прожитая жизнь с войнами, годами голода и разрухи, смертями детей и близких от жизни этой кудрявой надушенной собачки, которая спит на пуховиках, моется в ванне и кушает с ложечки. И потому бездомная дворовая собака, лежащая сейчас в кругу внуков и правнуков старушек, была ближе им, понятнее, роднее.
— Блохи, наверное, у Тюпы, — проговорила старушка в белом платке, — ишь чешется.
— У Тюпы блохов нет, — возразила соседка, — это он играет.
Пес, услышав, что разговор идет о нем, настороженно приподнял голову и тряхнул вислыми ушами. Насколько Тюпа приветлив и доверчив с детьми, настолько он недоверчив и опаслив со взрослыми. Стоит кому-нибудь из взрослых прикрикнуть на него или слегка цыкнуть, как Тюпа тут же убегает. Скорее даже — уходит крупной неторопливой рысцой, приопустив хвост-трубу и не оглядываясь. Только через полчаса он осторожно выглянет из-за угла сарая. Если обидчик его все еще во дворе, Тюпа исчезнет надолго. Но на труса он не похож.
— Кушай пирожок, Тюпа, — упитанный карапуз вывалил из игрушечной формочки под нос собаке песчаный «пирожок».
Тюпа деликатно понюхал угощение и потряс головой.
— Не хочешь? Кушай, Тюпа, кушай.
Два других малыша заламывали пушистый Тюпин хвост вниз. Один придерживал его на земле, другой засыпал хвост песком. Но, как только малыши начинали любоваться делом рук своих, хвост, словно ванька-встанька, вырывался из песчаного плена и поднимался кверху, покачиваясь. Малыши, недовольно бормоча что-то, вновь начинали ловить Тюпин хвост.
Повернув голову назад, пес смотрел на ребятишек, наслаждаясь игрой, и, казалось, усмехался дряблыми отвисшими губами.
— Никак, моя с работы идет! — всполошилась вдруг одна из старушек. — Чего-т рано сегодня.
Охая, старуха подошла к песочнице, вытерла упитанному карапузу нос, прикрикнула на Тюпу:
— А ты — кыш! Иди прочь!
Пес тяжело поднялся, осторожно высвободился из рук малышей и грузно выпрыгнул из ящика.
— Тюпа, не уходи! Тю-па… — захныкал упитанный карапуз.
Пес остановился в нерешительности, выжидающе посмотрел на старуху.
— Иди, иди, кому сказано! Не велено нам с собаками-то играть.
Приопустив голову и хвост, Тюпа побежал прочь крупной неторопливой рысью.
— Тю-па!!! — зашелся в реве малыш. — Тю-па-а!!!
Пес не оглянулся. Он не понимал, за что его прогоняют от детей. Но он был мудрый пес и знал: желаниям взрослых людей надо подчиняться. Иначе ему будет очень плохо. Очень плохо.
Поздно вечером я вновь вышел на балкон. Мелкий, едва ощутимый дождь влажной паутиной оседал на лицо. Пустынный асфальтированный двор отсвечивал и переливался огнями. С верхних этажей неслась музыка и плач ребенка.
«Где Тюпа? — подумал я. — Наверное, за сараями мокнет?»
Мальчишки любили с Тюпой играть, но кормили его не часто. И не потому, что забывали это делать или ленились. Просто кормить Тюпу было скучно и неинтересно. Пес принимал еду равнодушно, без радостного повизгивания и восторженных прыжков, не становился на задние лапы и не ловил куски пастью, как это делал его дворовый предшественник. Грызть кости Тюпа уже не мог, а любил мягкий хлеб и кашу.