После похорон Ивана Ивановича Алевтина Архиповна слегла и подниматься с кровати уже не могла. Ухаживала и присматривала за ней в основном супруга моя Мария Филимоновна, но и соседи из других квартир заглядывали, справлялись: не надо ли чего? В ответ Мария Филимоновна безнадежно махала рукой, старуха почти ничего не ела и таяла на глазах. Возле кровати ее, на коврике, постоянно лежала маленькая коричневая собачонка — Матильда, с которой старуха подолгу о чем-то разговаривала-бормотала, на вопросы же Марии Филимоновны отвечала нехотя и односложно. И лишь когда речь заходила о Матильде, старуха оживала, приподнимала голову с подушки и силилась достать с полочки шкатулку, в которой хранились родословные бумаги на ее любимицу. Матильда была тойтерьером чистейших кровей. Собачонка, видать, немолодая и лично для меня непривлекательная: маленькая, на жиденьких ножках, шерстка короткая, блестящая, словно коричневым лаком смазанная. На длинной изогнутой шее легкая головка с остроносой мордочкой, глаза большие, грустные, навыкате, над ними широко поставленные уши-треугольники, придающие собачьей мордочке сходство с шакальей мордой. Даже страстный собачат-ник Лешка не восхищался Матильдой, хотя частенько присаживался перед ней на корточки и гладил ее. Собачонка терпеливо и безропотно принимала его ласки и мелко-мелко подрагивала, словно от холода. Старуха молча наблюдала за Лешкой и Матильдой, и в такие минуты в слезящихся глазах-щелках ее я замечал ревнивые недобрые огоньки.
На десятый день после похорон Ивана Ивановича Алевтина Архиповна умерла. Похороны ее ничем почти не отличались от похорон Ивана Ивановича. Разве только речь председателя домового комитета Валентина Сергеевича была короче и суше и не было поминальной выпивки.
Домоуправление опечатало квартиру умерших стариков, а в нашей квартире впервые появилась породистая собака — чистейших кровей тойтерьер с бумагой-родословной за всеми необходимыми печатями, Матильда.
С приходом Матильды все мы — и я, и Мария Филимоновна, и Лешка — почувствовали вдруг какую-то необъяснимую неловкость, словно в доме нашем поселился посторонний человек. Матильда была вежливой, умной и чистоплотной собачкой. Целыми днями она лежала на отведенном ей месте в прихожей, изредка поднималась и трусила на балкон, где стоял противень с песочком. Справив нужду, она возвращалась на место и тотчас же ложилась, словно жиденькие ножки не держали пузатое ее тельце. Любила Матильда молоко и ливерную колбасу, послушно исполняла команды «иди сюда», «ложись», «нельзя» и другие и ничем, по крайней мере внешне, не выдавала своей тоски по умершим хозяевам. И хотя Матильда почти не доставляла нам хлопот, полюбить ее мы не смогли. Она была чужая в нашем доме.
С согласия Лешки и Марии Филимоновны я предложил Матильду нескольким своим знакомым и друзьям. Все с интересом рассматривали собачку редкой породы тойтерьера, с еще большим интересом разглядывали родословные ее документы, но взять Матильду в дом никто из них не захотел.
— Кто же ценных породистых собак даром предлагает? — удивился мой друг Петр, когда рассказал я ему все про Матильду. — Ее продать надо, и чем больше ты запросишь за нее, тем скорее найдутся покупатели. Да, кстати, соседка моя Светлана Клавдиевна давно сиамскую кошечку подыскивает. Думается, и Матильда ее заинтересует.
— Продать?.. Неудобно как-то…
— А чего неудобного? — удивился Петр. — Главное, чтобы в хорошую семью попала. Светлана Клавдиевна заведующей мелкооптовой базой работает. Баба, видать, вороватая, квартира от добра ломится, и сожителю своему «Жигули» купила, но по натуре спокойная, домашняя. Матильда у нее как у Христа за пазухой жить будет.
— Неудобно как-то продавать, — не сдавался я. — Мы ведь ее не покупали. Узнают люди, что скажут?
— Ну что ты заладил: «неудобно», «неудобно». Если ты такой щепетильный, можешь деньги эти на тех же стариков истратить, могилу им поднови, ограду поставь, крест новый. Я сам с ней торговаться буду, а ты помалкивай.
Предложение Петра истратить деньги за Матильду на могилу стариков сняло тяжесть с моей совести, и я согласился:
— Ладно, приводи завтра свою завбазой, отдадим ей Матильду.
— Продадим, — поправил Петр.
Вечером следующего дня во дворе нашего дома остановился автомобиль «Жигули» бежевого цвета. Распахнулись дверцы, и из машины выскочил Петр и вывалилась толстенная дама в цветастом платье, туго перетянутая в талии белым поясом, и в дымчатом парике.