— Какая у вас интересная специальность, Андрюша: водолаз! — проворковала Вика, тоже переходя со мной на «вы». — Я никогда не видела живого водолаза. Вы спускались в море?
Вот ведь люди! Если водолаз — значит, обязательно в море. Да я моря в глаза не видал. А осваивали мы легководолазное дело поначалу в «корыте» — так промеж себя звали солдаты железный сварной бак, наполненный водой. Затем отрабатывали подводную практику в речушке, наибольшая глубина которой не превышала пяти-шести метров. Неподалеку от места наших спусков находился «дикий» пляж, и фигуры купальщиц постоянно отвлекали наше с Васей Дроздом внимание от команд и наставлений взводного командира Вани Скрипкина. Купальщицы эти едва не довели Васю до беды, едва я друга своего не потерял. Не зря, видимо, старые морские волки считали на флоте женщину ЧП. Одна купальщица особенно назойливой была. На замечания командира нашего не реагировала, на предупредительные водолазные флаги и вовсе внимания не обращала и все норовила поближе подплыть, на глазах у солдат покувыркаться. Я в тот раз обеспечивающим на берегу стоял, а Вася Дрозд под водой в кислородном снаряжении ножовкой чвыкал, кусок от железного прута отпиливал (занятие нехитрое, но сноровки и практики требует). Держу я в руках сигнальный конец, напоминаю Васе по телефону кислородные промывки аппарата делать, вдруг вижу: плывет! Ваня Скрипкин в это время с другими водолазами занимался, я Дрозду тихо: «Вася, в красном купальнике которая появилась. Как чувствуешь себя?» — «Чувствую себя хорошо! — традиционный водолазный ответ Вася дает. — Направляй меня!» Даю я Васе по телефону направление, он прет под водой, как танк, а в красном купальнике озорница на воде недвижимо распласталась, отдыхает. Вася Дрозд подобрался к ней неприметно и… Я такого визга никогда в жизни не слыхивал, аж уши заложило. Переполошились все. Купальщица визжит, ногами по воде молотит, брызги из-под нее столбами к небу поднимаются, а Вася Дрозд на мои телефонные вопросы и рывки сигнального конца не отвечает. Тут и я переполошился. Крикнул лейтенанта, и вдвоем с ним мы Васю на сигнальном конце из воды выволокли. Он уже без сознания был. Как потом Вася рассказывал, у него так получилось. Подобрался он к озорнице и по самому щекотному месту рукой провел, а в ответ такой удар ногой по маске получил, что загубник изо рта выпустил и от удушья сознание потерял. Хорошо еще, что удар не по дыхательному мешку пришелся, иначе баротравма — разрыв легкого, и тогда Васе вряд ли можно было помочь. После того ЧП нас с Дроздом от спуска отстранили и долго потом к водолазным аппаратам не допускали. Особенно командиру взвода нашего досталось, Ване Скрипкину. Его на всех партийных и офицерских собраниях песочили (писарь штаба знакомый рассказывал). Ваня Скрипкин после этого пришел в штаб полка (опять же писарь рассказывал) и самолично забрал назад в строевом отделении свой рапорт с просьбой отпустить на учебу в академию. Но, как говорится, нет худа без добра. С одной стороны, взводный от нашего ЧП пострадал, с другой — приобрел у солдат авторитет. Особый авторитет, который выпадает на долю далеко не каждого офицера и передается потом по наследству нескольким солдатским призывам. Когда мы с лейтенантом Васю из воды вытащили, он уже, повторяю, без сознания был. Сорвал с него лейтенант шлем-маску и… Лицо у Васи серое, перекошенное, язык закушен. Что в таких случаях делать, как поступать, чем помочь Васе — все из головы вон. Пустота одна в голове, и ноги как ватные, подкашиваются. Сгрудились все вокруг лежащего, смотрим на него и молчим. Вот тут-то лейтенант Ваня Скрипкин и проявил себя. Выхватил он из ножен водолазный нож, что на поясе Дрозда висел, ремни поясных грузов перерезал, гидрокомбинезон на Васиной груди вспорол, кричит мне: «Жми на сердце в такт выдоха!» Сам к Васиному лицу нагнулся, язык ему на место вправил и ртом своим к губам Дрозда прильнул. Мы тогда этот прием искусственного дыхания «рот в рот» впервые увидели. «Жми!» — лейтенант рычит. Жму я Васькину грудь двумя руками, а лейтенант ему в рот выдох делает. Не помню, сколько времени мы с Дроздом возились, наконец почувствовал я в груди его упругость, а потом Васька лицом порозовел и глазами заморгал.
С того только дня и стал Ваня Скрипкин настоящим нашим командиром, перестали мы замечать его молодость, поддерживать его стали всячески, а если кто из молодых «салажат» не шустро команды взводного выполнял, внушение таким делали по собственной инициативе, учили командира уважать. Правда, полного к нам с Дроздом доверия и расположения Ваня Скрипкин так и не проявил до конца нашей службы. Ну, да бог с ним, не в этом дело. Тем более что взводного своего мы еще раз, и очень крупно, подвели. Произошло это на третьем году службы, когда надумал наш взводный жениться. Удивительно, до чего же такие вот необкатанные жизнью люди, как Ваня Скрипкин, наивными бывают. Все им кажется, что вокруг них семья родная, всякий один другому друг, товарищ и брат. Я, когда впервые подругу взводного увидел, которую он как святую деву под руку вел, дышать на нее боялся, сразу Васе Дрозду говорю: не то! Не производит на меня благоприятного впечатления эта дамочка. «Да, — Вася соглашается, — пожалуй… Но возможно, командир наш не всю жизнь с ней связать думает, а небольшой жизненный отрезок?» — «Плохо ты, Вася, в людях разбираешься, — говорю. — Смотришь на них с невысокой своей колокольни. Руку даю на отсечение, что через пару месяцев окрутит она нашего командира по рукам и ногам. И наша с тобой святая обязанность, Вася, помочь нашему младшему и неопытному в житейских делах товарищу и командиру, тем более что ты ему жизнью своей обязан». — «Да, пожалуй, помочь надо», — Вася соглашается. И помогли командиру избежать сетей мужеловки. Подробнее про эту историю, возможно, при случае расскажу.