Выбрать главу

— Ты и впрямь, солдат, наловчился. Один к пяти давать тебе уже нельзя. Один к двум еще, пожалуй, можно.

«Ага, — соображаю, — обжегся Байрамов, осторожничать начинает. Если следующую партию у него возьму, тогда и вовсе фору не даст. Надо рисковать. Черт с ними, с деньгами. Если проиграю, поеду к Васе Дрозду на нефтепромыслы».

— Один к двум так один к двум, — отвечаю бригадиру и — бац! — все свои деньги вместе с выигрышем на стол! Две с половиной тысячи!

Вот тут-то Байрамов дрогнул. Растерянность в глазах его раскосых промелькнула и неуверенность, это я тотчас усек. Погорячился бригадир, а заднего хода нет, вот что значит лишняя рюмка. Не следовало ему фору мне давать, резона не было.

Подошел Байрамов к столику, рюмку коньяка себе налил. Аркадий Фомич возле Байрамова трется, шепчет ему что-то и кулачок в ладошке кувыркает без серебряной своей улыбки. Бригадные на веранде столбами стоят выжидательно, и общий настрой, чувствую, на моей стороне. Лишь Гоша один, лизоблюд, Аркадию Фомичу знаки какие-то рукой делает и на окно кивает. «Черт с вами, — думаю, — перемигивайтесь. Вам теперь ничто не поможет. Я свое дело честно исполняю, а бригадные — судьи. Попробуйте-ка на их глазах извернуться».

Выдержал Байрамов характер свой до конца, деньги на стол выложил. Пять тысяч рублей! Правда, две пачки красненьких ему из своего кармана Аркадий Фомич сунул, но мне-то все едино. Уложили мы деньги на закусочный столик, жребий на первый удар бросили, и началась игра…

Не стану опять же описывать ее, утомительное это дело. Сразу скажу: выиграл! И, хотите верьте, хотите нет, никакого волнения в груди не ощущаю. Словно бы червонец выиграл, а не тысячи. Разложил неторопко пачки по карманам, подмигнул бригадным, которые обалдело на меня таращились, и говорю:

— Еще партейку, Измайлович?

— Хватит, — бригадир буркнул.

— Тогда прошу к столу, — бригадных широким жестом приглашаю, — угощаю всех! В честь победы и я, наверное, рюмочку пропущу…

Вот тут-то и была моя ошибка! Роковая ошибка! Ведь зарок себе на весь вечер дал, чтобы ни грамма в рот. И вдруг отпустил тормоза. С Максимычем чокнулся, с Федотом и Василием чокнулся, с Аркадием Фомичом чокнулся…

— А что, Андрюша, мизгирь ты дорогой, — Аркадий Фомич задушевно мне говорит и улыбчато на меня смотрит, — может быть, мы с тобой партийку сделаем? Что-то скучно становится.

— Спасибочко, уважаемый гражданин архитектор, — усмехаюсь, — на сегодня хватит. Пора топать домой к старухе.

— Зачем тебе топать, — возражает Аркадий Фомич, — когда ты можешь катиться к старухе на колесах. На своих колесах.

— Как так? — удивляюсь.

— Знаешь, мизгирь родимый, за что ты мне нравишься? — совсем уже задушевно произносит Аркадий Фомич, — За рисковый твой характер. Люблю рисковых людей. Короче: ставлю «Волгу» против всех твоих. Ну?!

— «Волгу»?! — опешил я, — Какую «Волгу»? Она же не ваша…

— Моя. Измайлович на ней по доверенности катается. Ну? Измайлович, дай ключи!

Байрамов достал из кармана связку ключей и бросил их через стол архитектору.

— Ну? — повторил Аркадий Фомич и положил ключи передо мной, — Возьмешь партию — твоя «Волга». Я слово держу железно. Все — свидетели.

Ох, чуяло мое сердце, нельзя соглашаться! Домой надо было топать, домой. На своих двоих катиться, а не зариться на четыре чужих.

Обвел я вопросительным взглядом бригадных, на лицах их одно лишь выжидательное любопытство нарисовано.

— Согласен! — говорю. — Давно хотелось мне, Аркадий Фомич, сразиться с вами по-серьезному.

— Знаю, знаю, мизгирь дорогой, — Аркадий Фомич кулачком в ладошке радостно закувырвал. — По-серьезному всегда интересно. Ну, Измайлович, и отчаянная у тебя в бригаде молодежь! Рисковая молодежь!

Опорожнил я свои карманы, все до рубля на закусочный столик выложил. Архитектор сверху на деньги ключи от машины опустил торжественно. Жребий на первый удар бросили, и…

Проиграл! За всю партию два шара только удалось закатить. У Аркадия Фомича же шары, казалось, сами в лузы заскакивали, только охать успевал паразит да вскрикивать: «Отчаянная молодежь пошла! Рисковая молодежь!» И бригадные, глядя на него, завелись вдруг весельем, поддакивать принялись архитектору, похохатывать прихлебательски.