— Клялся.
— Почему же обманул? Разве твоя вера, Илья Ильич, обман дозволяет?
Занервничал вдруг старик, глаза из бороды засверкали, поясняет мне:
— Не нарушал я клятвы, советовался с богом. Так и так, говорю, господи, слово Борису Олеговичу дал, верой своей поклялся, что вернусь в больницу. А теперича вот вертаться не хочу. Как быть мне, господи? Вразуми. И ответ мне от него таков был: «Ты дал слово человеку не нашей веры, можешь не выполнять его».
Наконец-то и первый посетитель заявился ко мне в дурдом. Конечно же она, подруга моя разлюбезная Валентина Голубева. Наблюдаю за ней из окна — жмется возле подъезда под дождем в пальтишке своем зеленом, кургузом. Последние рубли мне на игру отдала, не одно пальто на те деньги можно было купить. Вон какую сумку приволокла, гостинцев на весь дурдом хватит.
Защемило у меня сердце, запершило в горле. На кой хрен, думаю, нужны мне разные Ксюши? Валюха у меня имеется, временем и совместной жизнью проверенный кадр. Поправил я на животе больничную штопаную пижаму, спокойно-независимое выражение на лицо навел и, открыв дверь индивидуальным своим ключом, выхожу к Вальке на улицу.
Как она на меня смотрела! Таращится испуганно во все свои размалеванные глазищи, словно я с того света к ней возвращаюсь, словно сейчас ее укушу. Вот дура баба! Подхожу ближе и по-собачьи на нее:
— Гав! Гав!
Аж подпрыгнула от испуга. А я вдруг разозлился всерьез.
— Чего приперлась сюда? — спрашиваю. — Чего тебе здесь надо?
Сразу в себя пришла.
— Андрюшенька, — заревела, — родненький! — и ко мне на грудь.
— Ладно, — говорю, — пойдем в «рай». В интимном саду с тобой побеседуем.
Уединились мы с Валентиной в саду, возле фонтанчика на скамейке разложились, я ее вопросы и упреки сразу упреждаю:
— Денежки твои, Валентина, плакали. Когда верну, не знаю.
— Андрюшенька, родненький, — Валентина обнимает меня, — о чем ты говоришь! Что мы с тобой, на жизнь не заработаем здоровыми-то руками? Сам-то ты?.. — Валентина споткнулась на полуслове, опасливо огляделась по сторонам.
— Я, как видишь, сам себе хозяин, — отвечаю. — Ребята здоровы? Рассказывай все по порядку. От кого про меня узнала и вообще что говорят?
— Товарищ твой, Андрюшенька, приходил к нам с женой, — Валентина отвечает. — Тоже водолаз. Лысый такой.
— Николай?
— Николай. Говорил, что в Москве он был, когда тебя сюда упрятали. Говорит, выпустят тебя отсюда скоро, Андрюшенька. Они там все переругались из-за тебя, перессорились. Они…
— С какой женой? — перебил я Валентину. — Николай же холостой.
— Женат, Андрюшенька, женат. Сам мне сказал: «Знакомьтесь, моя жена Ксюша».
— Ксюша?!
— Ага, Ксюша. Приятная такая, только совсем молоденькая и ребеночка уже ждет.
— Ребеночка?! Ксюша ждет ребеночка?!
Валентина говорила и говорила, раскладывая на скамейке пироги и яблоки, но я не слушал ее. Ксюша ждет ребеночка! Вот это новость. То-то у меня возникали иногда сомнения… Ай, Николай! Ай, Ксюша! А я-то, петушок, расчирикался, перышки распушил.
— Чего ты здесь с пирогами разложилась, как на базаре! — говорю Валентине в сердцах. — Прихватить чего-нибудь не догадалась?
— Догадалась, — Валентина робко отвечает, — а можно тебе, Андрюшенька?
— Чего там у тебя? — спрашиваю.
— Портвейн «Три семерки».
— Давай сюда.
Только я бутылку от Валентины принял, вдруг над моей головой голос репродукторный раздался:
— Андрей Токмаков, зайдите к лечащему врачу!
— Жди здесь, — приказываю Валентине, — я мигом.
Захожу в кабинет главврача, там несколько человек сидят, среди них Борис Олегович и Ирина Анатольевна.
— Как настроение? — Борис Олегович спрашивает.
— Бодрое, — отвечаю, — нацеленное на ударный труд.
— Иди переодевайся, — Борис Олегович приказывает, — и чтобы через десять минут ноги твоей здесь не было. И советую: голый с топором в детских садах не резвись.. Иначе вновь попадешь к нам.
Вот так закончилась бильярдная моя история. Что дальше было, подробно рассказывать не стану, эдак и конца-краю истории моей не видать. Скажу только, что фотокарточка Байрамова на доске Почета уже не висит, а бригадиром у нас теперь Николай. Я тоже в начальники пропихнулся, возглавляю водолазную станцию. Вместо Максимыча. Старик на пенсию ушел. Лом еще в узел завязать мог, а как шестьдесят стукнуло, сразу заявление подал. Огород развел и с внуками возится. Хотя какое с внуками — с правнуком уже! Ксюша ему внучка, а сын ее, выходит, правнук Максимычу. Короче говоря, работой своей я доволен, а вот на личном, как говорят, фронте… Все та же канитель у нас с Валентиной продолжается. Так и не родила еще ребеночка, все сомневается во мне. Ну, это в конце концов ее дело. Мое дело — предупредить. Я свой токмаковский корень прекращать из-за ее сомнений не намерен.