— Мама умерла-а, мама умерла-а, — теперь уже пропел он и открыл ключом нижний ящик своего обширного письменного стола.
Достав из ящика початую бутылку коньяка «три звездочки», Анатолий Иванович подумал немного и стал переливать «три звездочки» в пустую бутылку из-под «пяти звездочек».
Конечно же, Анатолий Иванович понимал: то, что он сейчас делает, — мальчишество и не к лицу директору заготконторы. Но… Анатолий Иванович простительно себе улыбнулся и настороженно прислушался к голосам за дверью. В зарубежных кинофильмах ему доводилось видеть, как директора встречают в своих кабинетах гостей и разных нужных людей. Секретарше заказывается кофе, потом из стены выдвигается шкафчик-бар с нарядными бутылками, крошечными рюмочками и лимоном. Все просто, непринужденно, тактично. По одной рюмочке только и высмакуют, ломтиком лимона закусят, а какая создается атмосфера! Правда, понемногу и мы начинаем понимать преимущества непринужденного общения, но как медленно и трудно пробиваются ростки нового.
Анатолий Иванович вспомнил, как года два тому назад побывал он в Ленинграде в гостях у свояка, старшего механика крупного морского лесовоза. Свояк пригласил его посмотреть теплоход, и он с удовольствием согласился. Много интересного увидел он тогда на теплоходе, но более всего запомнилось ему застолье у капитана. Все было точь-в-точь как в тех кинофильмах. Икорка красная и черная была на столе, балычок рыбный, орешки соленые и, конечно же, нарядные заморские бутылки. А потом кофе, вода минеральная, тонизирующий напиток. И все это под «Каир», «Стамбул», «Алеппо». Словно за границей побывал. Самое же удивительное, что в это время теплоход обрезной доской загружался, и «мастер» — так звали капитана, — извинившись, несколько раз подходил к иллюминатору и наблюдал работу грузчиков. Когда в каюту, где они сидели, первый раз заглянул вахтенный с повязкой на рукаве, Анатолий Иванович невольно прикрыл рюмку ладонью и дернулся схватить бутылку, чтобы спрятать ее под стол. Потом свояк пояснил ему, что этого делать не надо. Здесь не заготконтора, а торговый флот, где ничего не принято скрывать от подчиненных. Более того — капитанам крупных теплоходов для приема торговых агентов и гостей выделяются даже определенные безотчетные суммы — представительские, на которые покупаются напитки и деликатесы. Тогда же Анатолий Иванович грустно подумал: «Вот это организация работы! Сиди себе за столом открыто, смело, никто тебе слова не скажет, не попрекнет рюмкой, не позвонит жене. Насколько мы у себя в глубинке еще неотесаны, замшелы».
Анатолий Иванович закончил процедуру с переливом «звездочек», протер бутылку несвежим носовым платком, поставил ее под стол. Покопался в банке с карандашами, извлек из нее серый пластмассовый стаканчик. Дунул в него, поморщился укоризненно, как бы осуждая себя за бескультурье, прикрыл стаканчик листом бумаги.
Потом решительно тряхнул крупной лысеющей головой и нажал кнопку электрического звонка.
В дверь просунулась голова.
— Главбуха Сергиенко ко мне с квартальным по дикорастущим, — строго приказал Анатолий Иванович и добавил: — Побыстрей, пожалуйста.
Елена Александровна Ерашова жила в центре города у реки. Отдельную однокомнатную квартиру в новом многоэтажном доме они с мамой получили совсем недавно. Старый деревянный их домишко полубарачного типа, в котором прожили они добрую половину жизни, пошел на снос.
Так нежданно-негаданно Елена Александровна и ее старая мать Прасковья Даниловна стали обладателями отдельной хоромины с горячей водой, газом, балконом и невысоким — третьим — этажом. Прасковья Даниловна к новому своему жилищу привыкнуть так и не смогла, не успела.
Всю свою долгую жизнь полоскала она белье — и летом и зимой — в реке. С весны начинала хлопотать о дровах на зиму, обед варила на керосинке на общей холодной кухне. Таких керосинок на кухне было шесть, они нещадно чадили, и оттого у нее постоянно болела голова.
И вдруг ничего этого не стало. Не стало по вечерам хмельных разудалых песен соседей, которых Прасковья Даниловна очень боялась и за которых частенько вне очереди мыла пол на кухне и убирала во дворе дощатую уборную, продуваемую ветрами. Не стало Василия Максимовича, инвалида и пенсионера, который досаждал ей больше других.