Решив так, Елена Александровна заторопилась. Сунула все бумаги в сумочку и, набросив на голову черный траурный платок, вышла на лестничную площадку. Заперев дверь на ключ, она потерла пальцами виски. У нее кружилась голова и подташнивало — поднялось, наверное, давление. Елена Александровна подумала, что надо бы захватить еще несколько носовых платков, от давления у нее обязательно пойдет носом кровь. Но эта мысль сразу же исчезла, и Елена Александровна никак не могла вспомнить, зачем ей необходимо вернуться в квартиру. Так и не вспомнив, она стала спускаться вниз по безлюдным и гулким лестничным маршам.
Как и всякий полнеющий мужчина, ведущий малоподвижный образ жизни и перешагнувший сорокалетний жизненный рубеж, Анатолий Иванович подвержен был кратковременным упадническим настроениям. И это несмотря на его жизнелюбие и врожденный оптимизм. Вот сейчас с чего бы, кажется, ему хандрить в разгар рабочего дня? План заготконтора выполняет, здоровьем его бог не обидел, семья у него прекрасная, с чего ж тоска-кручина?
Заложив руки за спину, директор прохаживался по голубой ковровой дорожке, пытаясь разобраться в нюансах собственного настроения. После долгого размышления Анатолий Иванович пришел к выводу, что основная причина его отрицательных эмоций — неудовлетворенность масштабом своей трудовой деятельности. Он не припомнит случая, когда бы заготконтора, возглавляемая им, не выполнила план. И что же? Нет даже намека на то, что ему поручат более ответственный и, к чему скромничать перед самим собой, более солидный участок деятельности.
«Свояк сейчас, наверное, к Африке подплывает, небось пальмы уже видны, — пришла в голову Анатолию Ивановичу неожиданная мысль. — Сидят, наверное, с капитаном в каюте, смакуют сухие вина, разбавленные водой».
Анатолий Иванович невольно поморщился, вспомнив капитанские чудачества с сухим вином, потом посмотрел на графин. Приподнял стеклянную пробку и, наклонившись, тонко, оценивающе понюхал. «Нет, не гидролизный», — решил он и бросил грустящий взгляд в распахнутое окно. В окне виднелись три обшарпанные сосны, за ними — труба грибоварочного пункта и дощатый забор овощной заготконторской базы. Вдоль забора распластался приземистый барак, крашенный известкой, — склад макулатуры и костей, особняком от него стоял кирпичный ларь с зарешеченными оконцами — пункт приема пушно-мехового и кожевенного сырья. На крыльце ларя сидел, надвинув на глаза соломенную шляпу, шкурятник Боря — заведующий-приемщик Борис Иосифович, грузный и медлительный ветеран заготконторы.
«Небось коньячка заглонул, а теперь на солнышке жмурится, бездельник», — неприязненно подумал Анатолий Иванович. В окно директор видел, как из дверей макулатурного склада вышел белоголовый старик в просторной полувоенной форме — прессовщик макулатуры дядя Коля. Держа под мышкой кипу книг и пыльно шаркая сапогами, дядя Коля направился к ларю. Подойдя к крыльцу, на котором дремал шкурятник Боря, прессовщик присел возле него на ступеньку, и они принялись перебирать и рассматривать книги. Анатолий Иванович ревниво наблюдал за «книголюбами». Перебрав книги, шкурятник Боря подхватил их, едва ли не все, и скрылся в ларе. Дядя Коля последовал за ним. Через несколько минут белоголовый дядя Коля вновь показался на крыльце. Старик утирал губы ладонью и что-то жевал.
«Так, дядя Коля закусывает…» — мысленно констатировал Анатолий Иванович, отбивая пальцами по столу барабанную дробь, что было у него признаком наивысшего раздражения.
— Здорово, Иваныч, — фамильярно прохрипел дядя Коля, подходя к директорскому окошку, — а я тута книжицу тебе старую принес. Глянь-ко.
Анатолий Иванович строго принял в руки книгу, проговорил укоризненно:
— Как же так, дядя Коля? Ведь просил же тебя: все книги мне показывать, а ты в ларь повадился ходить.
— Так я ж, Иваныч, шкурятнику Боре только новые — плевые книжицы ношу, а старые, как велено, тебе. Эвон глянь, Вольтмер! А во еще — Шекспир!
— Вольтер, — поправил Анатолий Иванович, — француз. Читал.
— Ох, Иваныч, я вчерася и штаны нашел! С краснотой, енеральские. Сколь годов тряпье прессую, а енеральских штанов не встречал. Проверил, как положено, карманы, и знаешь, чего в «пистоне» обнаружил? Заначку енеральскую, червонец! Видать, забыл про нее. У енерала ведь денег — куры не клюют.