Напряжение в груди и головная боль ослабли, поутихли, Елена Александровна поправила на лбу черный кружевной платок и, не обращая внимания на любопытствующие взгляды гуляющих, заспешила к центральному подъезду дома престарелых.
В вестибюле дома, просторном, увешанном портретами и горшочками с цветами, ее встретил дежурный — грузный седой старик с красной повязкой на рукаве пижамы.
— Вы к кому? — не без интереса спросил старик.
— Я к Василию Максимовичу… — Елена Александровна от волнения забыла фамилию соседа, хотя минуту назад еще помнила ее, — инвалид, без руки, высокий такой… Никифоров! — вспомнила она наконец фамилию Василия Максимовича.
— Никифоров? Без руки? — дежурный смотрел на Елену Александровну с возрастающим интересом. — А вы кто ему будете? Кем доводитесь Никифорову?
— Соседка я его. Жили вместе когда-то в одной квартире.
— Соседка, — разочарованно произнес дежурный, и огоньки интереса в его глазах погасли, — а я думал, родственница, дочь.
— Нет, я соседка, — повторила Елена Александровна.
— Это которого Никифорова спрашивают? — раздался за спиной Елены Александровны старческий женский голосок. — Из двенадцатой комнаты?
— Да нет, другого, — отмахнулся дежурный, — без рук Никифоров, высокий. Шумливый, который директоршу нашу Людмилу Африкановну матюковал.
— А… Тот Никифоров умер же.
— Вот я и говорю гражданке: Никифоров без руки по весне помер. А матюковал Людмилу Африкановну правильно, за дело. Обленилась. Раньше, бывало, хоронили — венок железный на могилу, цветы, а нынче что? Из сырой доски гроб делают, а кумачом обить — не каждому. Ручки к гробу и то прибить не могут.
— Нет, Павлуша, ты не прав, — возразил старческий голосок, — вины Людмилы Африкановны тут нет. Это все похоронное бюро…
— Бюро! — рассерженно фыркнул старик. — Легче всего на бюро сваливать. А ты сама характер прояви, похлопочи, сходи куда следует. Что мы, сухой доски не заслужили? Правильно Никифоров матюковал Людмилу Африкановну, очень правильно!
Елена Александровна молча слушала стариков. Известие о смерти Василия Максимовича она восприняла с какой-то равнодушной покорностью, вот только зазнобило всю, словно от холодного ветра, и вновь забухало, зашумело в висках.
— А может, все же дочкой приходишься Никифорову? — спросил дежурный, испытующе глядя на Елену Александровну. — Или по другой какой линии? Тогда зайди к Людмиле Африкановне, авось и осталось чего от Никифорова. Документы какие или вещь. Стесняться не надо, ежели и дочь, чего там… А то многие, которые после смерти приходят, стесняются.
— Нет, нет, я соседка! — почти крикнула Елена Александровна и бросилась к дверям, не попрощавшись.
От дома престарелых Елена Александровна направилась, теперь уже твердо, к больнице, унылое серое здание которой виднелось за забором. Она нашла в заборе лаз, протиснулась в него и оказалась в уютном кустарниковом закутке, где валялось несколько пустых ящиков и стоял дощатый стол, вкопанный в землю. Решимость продолжать путь исчезла, Елена Александровна устало присела на ящик и вдруг поймала себя на мысли, что думает не о маме, а о Василии Максимовиче, в общем-то чужом и малознакомом ей человеке. Почему старик-дежурный принял ее за дочь Василия Максимовича? Разве у него была дочь? А почему нет? Когда-то у соседа-скандалиста была, наверное, семья, были дети. Они прожили с мамой рядом с Василием Максимовичем многие годы и ничего, совершенно ничего не знали о нем.
Елена Александровна потирала ладонями виски и ощущала на себе какую-то гнетущую тяжесть. Словно была виновата в чем-то перед Василием Максимовичем. И вдруг поняла, что гнетет ее, вспомнила.
Это было в канун Майских праздников. Они с мамой тогда получили новую квартиру и только-только расстались с шумливым Василием Максимовичем, наслаждались квартирным покоем и тишиной. Расставаясь с коммунальными соседями, мама из вежливости (а может быть, искренне), приглашала всех в гости, и Василия Максимовича тоже. Но они никак не ожидали, что сосед-скандалист придет к ним. Елена Александровна увидела его вечером с балкона. Василий Максимович шел по набережной реки, держа в руке большой бумажный пакет, а из кармана пиджака его, в который заправлен был пустой рукав, торчала бутылка. Неожиданно он остановился и посмотрел вверх. Она невольно отпрянула от балконных перил в комнату. Сказала маме: «Василий Максимович к нам идет, надо запереть дверь. Выпьет, начнет ругаться, скандалить. Хватит, насмотрелись и наслушались», — и повернула в замке ключ. Мама не возразила ей, промолчала. Они уселись на кушетку и молча стали ждать. Звонка не было очень долго, и ей стало казаться уже, что она обозналась и по набережной шел не Василий Максимович, а кто-то другой, на него похожий. А если и Василий Максимович, то почему он должен явиться в дом? Может быть, он случайно проходил мимо и случайно посмотрел на балкон?