— Анатолий Иванович, надо бы еще Антохину пригласить для акта, как народный контроль, — подсказала директору Мария Никитична, — или Васильева с базы.
— Не будем выносить сор из избы, — мягко возразил директор, продолжая писать, — это на руку только нашим недругам. Нам же следует и проверять, и доверять людям. В конце концов, цель данной проверки заключается не в том, чтобы наказать Бориса Иосифовича, наша цель — наладить дело, а в конечном итоге — выполнить план.
— Батюшка, Анатолий Иванович, родный! — запричитал за окном голос бабки Ани, и цветастый платок старухи задергался над подоконником. — Чего эт в ларе твоем деется! Все пьяные вдрызг сидят, срамники, над старым человеком куражатся. Особливо этот, молодой, мордастый, бесстыжие глаза…
— Сдала шкуру? — перебил старуху директор. — Где квитанция?
— За эдакую шкуру рупь сорок пять дали, — не унималась бабка Аня, протягивая квитанцию директору. — Батюшка, Анатолий Иванович, приструни ты их, бессовестных. А не хочешь, говорят, неси шкуру обратно домой. А я за семьдесят верст сюды приехала, внучке Таньке еще гостинцев хотела купить, а теперича выходит, что и дорогу козой не оправдала.
— Действительно, один рубль сорок пять копеек, — проговорил директор и смущенно переглянулся с председателем месткома. — Борис Иосифович вконец обнаглел.
— Борис Иосифович еще ничего, уважительный, — вступилась старуха за приемщика, — а этот особливо изгалялся, молодой, мордастый. Я ему говорю: зачем над старой женщиной смеяться, я в партизанах раненная, а он, бесстыжие глаза, гогочет: мы здеся все контуженные.
— Безобразие! — гневно воскликнул Анатолий Иванович. — Какое безобразие! Вот что, бабушка Аня, — директор высунулся в окошко и задушевно тронул старуху за плечо, — иди назад в ларь. Иди, иди, получишь все, что тебе причитается. Мы никому не позволим глумиться над старым человеком, иди, я сейчас позвоню приемщику, я это дело так не оставлю, виновников накажем строго. А квитанцию я оставлю у себя.
Бабка Аня, лихо приседая на ноге-пружине, вновь двинулась к ларю. Анатолий Иванович, поднимая телефонную трубку, проговорил грустно:
— Откуда, дорогая Мария Никитична, в людях столько скверны? Почему это? Зачем это? Борис Иосифович?.. Вот что, уважаемый, к вам возвращается гражданка… — директор поднес к глазам квитанцию, — Белоусова Анна Тимофеевна. Да, да, шкура козы. Рассчитайте ее по высшему сорту, квитанция находится у нас, у проверочной комиссии. Потом позвоните мне, у нас с вами будет особый разговор.
Повесив трубку, Анатолий Иванович произнес жестко:
— Этот безобразный случай оставлять без последствий нельзя, Мария Никитична. Прошу вас, как председателя месткома, разобрать поведение Бориса Иосифовича на собрании, я со своей стороны издам приказ. Но сор из избы выносить, мне думается, не следует.
Мария Никитична вышла, директор протянул было руку к графину, но передумал: появилось предчувствие, что следует пообождать с этой спорной марки жидкостью, унижающей его достоинство как человека и как руководителя даже в собственных глазах.
Зазвонил телефон. Анатолий Иванович выдержал директорскую паузу, поднял трубку и по голосу Бориса Иосифовича определил, что приемщик достаточно взволнован. Сухо перебил его:
— Об этом потом. Вы сделали перерасчет Белоусовой? Да, да, по высшему сорту! Второй вопрос к вам, Борис Иосифович, вы вспомнили, о чем я вас спрашивал? Сдавал ли совхоз «Рассвет» шкуры телят нынешней зимой? Сдавал. Сколько штук? Около сотни?! — директор заготконторы взволнованно приподнялся на стуле. — Так… Борис Иосифович, все накладные, все документы на шкуры телят по «Рассвету» немедленно ко мне. Немедленно!
Молодо вскочив из-за стола, Анатолий Иванович возбужденно забегал по голубой ковровой дорожке. Вот они каковы передовые-то директора совхозов и управляющие отделениями! В газету дают сплошных Шекспиров и Вольтеров, а в заготконтору — шкуры павших телят. Да еще пишут на него жалобы в горком! Ай, Бельский, ну, Еськов…
«Лично я если кого и обманываю, так это свою жену», — мысленно произнес Анатолий Иванович и вдруг, резко взмахнув рукой, гневно выкрикнул: