«Почему мне не дают орден? — выпорхнула вдруг из тайника желаний директора его заветная мечта. — Чем я хуже других?! Почему Бельскому дали «Знак Почета», а сколько лет я тяну план? Почему такая несправедливость, где правда?!»
Мечта, покружившись над директорской головой, быстро ослабла и, падая, задела крылом прикрытые глаза Анатолия Ивановича. И высекла из них слезу, большую, росно-чистую. Слеза выскользнула из-под темных зеркал, пробежала по кирпично-жарким щекам директора и, сорвавшись с подбородка, ударилась о стол.
Анатолий Иванович вздрогнул и очнулся от дремы. Открыл глаза, прислушался. Голос секретаря-машинистки за стенкой его очень и очень насторожил. «Никак с начальством разговаривает, — подумал Анатолий Иванович встревоженно, — и, кажись, с областным?»
Директор снял с лица зеркальные очки, потер глаза и стал быстро приходить в себя, трезветь. Когда же дверь кабинета приоткрылась и в щель просунулось остроносое личико Пахомовой, Анатолий Иванович коротко и вполне осмысленно спросил:
— Кто?
— Сам Павел Павлович! Уже выехал, скоро будет у нас.
Анатолий Иванович помолчал маленько, собираясь с мыслями, потер виски ладонями, приказал:
— Кофею мне, Настя. Много кофею!
— Да где же взять-то его, кофей?
— Где? А растворимого для директора по телефону не ты заказывала? Смотри, Настя… Придет Петрусева, ой худо тебе будет.
До приезда начальника областного управления сельхоззаготовок Павла Павловича Игнатенко директор заготконторы успел выпить пять стаканов наикрепчайшего растворимого кофе. Напиток этот и естественное волнение сделали свое дело — встречать гостя из области Анатолий Иванович вышел на крыльцо не только трезвым, но даже и слегка усталым. Анатолий Иванович осунулся, побледнел, припорошен был базовской пыльцой от грузовиков (прошелся по базе).
К черной «Волге», из которой поднялся Павел Павлович Игнатенко — высокий, сухой, с желтовато-нездоровым лицом, — директор заготконторы сошел с крыльца хоть и поспешно, но без малейшего подобострастия. Любопытствующие заготконторские головы из окон исчезли, но Анатолий Иванович чувствовал — сейчас вся заготконтора смотрит на него.
«Зачем приехал Игнатенко? Снимут директора с работы или не снимут?» — эти немые вопросы задавали, казалось, даже приоткрытые окна и двери конторы.
Сердце Анатолия Ивановича заходилось от выпитого кофе, замирало от недоброго предчувствия, надежда заполучить на худой конец «Заготзерно» Петрусевой потускнела, стала призрачной, но держался он молодцом. Анатолий Иванович в эти трудные для себя и заготконторы минуты не поддался панике, сохранил полнейшее самообладание и, как это иногда случается с нешибко смелыми людьми в критические моменты, повел себя с начальством отчаянно-отважно.
— Приветствую вас, Павел Павлович! — проговорил он, улыбаясь. — Здравствуйте! Давненько вас поджидаем. Можно даже сказать — ждем. Как доехали?
Начальник сельхозуправления сухо поздоровался с директором, хмуро поднялся на крыльцо и молча прошел в кабинет Анатолия Ивановича. Анатолий Иванович так же молча, но достаточно непринужденно следовал за ним. В кабинете Павел Павлович остановился возле распахнутого окна, спросил, не поворачивая головы:
— Значит, ждал?
— Ждал, Павел Павлович, ждал. По всему городу слухи идут: директора заготконторы снимают. А я, честно говоря, иных «наград» для себя давно уже не ожидаю. Приобвык. Рок какой-то надо мной витает. Работаю как лошадь, любой план, сами знаете, тяну…
— Пьешь тоже как лошадь?! — все так же не поворачивая головы, произнес жестко Игнатенко. — Распустился!
— О чем это вы, Павел Павлович? — без робости удивился Анатолий Иванович. — С планом вас никогда еще не подводил, а пью, как все люди, воду и молоко. Все остальное — по праздникам.
Тут директор заготконторы почувствовал, что дал в словах промашку. Не надо было упоминать о молоке. Общеизвестно было, что у Павла Павловича язва желудка еще с послевоенных лет и он страстный любитель парного молока. В любой деревне, где имеются коровы или козы, Павел Павлович, приехав, обязательно выпивал стакан парного молока. Это была его единственная слабость, и он мог принять слова о молоке как некий нехороший намек.