Иван Александрович вошел в конторку базы глубоко и сухо покашливая. По этому сухоутробному директорскому кашлю подчиненные, даже не видя директора, а только слыша кашель его, безошибочно определяли: Иван Александрович трезв. А некоторые, обладающие особо тонким слухом, как например вожак заготконторских «волков» Васька Дурмашина, по оттенкам директорского кашля достаточно точно определяли количество выпитого Иваном Александровичем, марку питья его и даже, с точностью до получаса, время дня. Само собой понятно, что по директорскому кашлю определялось и настроение Ивана Александровича — фактор в делах заготконторских немаловажный.
Войдя в конторку базы, Иван Александрович не задерживаясь прошел «общую» половину, где сидела возле оконца сторож Петруничева, укутанная до пояса шерстяным платком. При виде директора сторожа Петруничеву будто подбросил кто, она сорвалась с лавки и принялась молча отбивать вслед Ивану Александровичу поклон за поклоном. Иван Александрович без стука толкнул дверь кабинета заведующего базой, вошел в кабинет и молча пожал Луке Петровичу руку. Снял шапку, расстегнул пальто, развалился на потертом диване и принял из рук заведующего наполненный стакан.
— Будьте здоровы, Иван Александрович! — проговорил Лука Петрович и придвинул к директору чашку с отборными огурчиками своего, базовского посола.
— Будем здоровы, — согласился директор и неторопливо выпил. Похрустел огурцом, пообождал маленько, спросил: — Как дела?
— Тару выгружаем, картофельные. На завтра обещали контейнера. Три вагона.
— Зашьемся мы с этими контейнерами, — директор поморщился. — Придумали тоже, картошку в контейнерах грузить! Как будем контейнера в вагоны затаскивать? Нашими дохлыми электрокарами?
— Что делать, Иван Александрович! Мудрят, изобретают, даром хлеб не едят. Будьте здоровы, Иван Александрович.
— Будем здоровы, — вновь согласился директор и не спеша выпил. Пообождал маленько, спросил: — Отчего, Лука Петрович, люди, вот я к примеру, со лба лысеют?
— От ума, наверное, — заведующий хохотнул.
— Верно, — подтвердил Иван Александрович, — от ума. А отчего с затылка плешь?
— Этого я не знаю, Иван Александрович.
— Гуляет. А отчего, Лука Петрович, как у тебя вот: и со лба, и с затылка голо?
— От забот, наверное.
— Гуляешь с умом! — объяснил директор и захохотал трубно, закашлялся.
Лука Петрович поддержал директора мелким рассыпчатым хохотком и сделал новое предложение:
— Будем здоровы, Иван Александрович?
— Все! Норма! — отказался директор. — Кто вагоны выгружает? Антоныч, «волки»?
— Антоныч.
— Как он, Антоныч-то? — подмигнул директор. — Не дает тебе спокойно спать?
Иван Александрович знал о вражде заведующего с грузчиками базы и любил поддразнить Луку Петровича, позлить его.
— Эх и развернулся бы ты, Лука Петрович, кабы не Антоныч. Боишься грузчиков, боишься. Похоронят они тебя. Ой, похоронят!
— Поплачете, наверное, по мне?
— Поплачу, — согласился директор, — но переживу.
Иван Александрович сквозь очки пристально посмотрел в глаза заведующего, предупредил строго:
— Смотри, Лука Петрович, не зарывайся. И Антоныча с грузчиками не трожь. Слышал я: опять под Антоныча копаешь?
— Наговоры, Иван Александрович. Наговоры одни.
— Смотри, Лука Петрович, — еще раз строго предупредил директор и поднялся с дивана. — Ну, я пошел. Буду у себя.
Проводив директора Заготконторы, Лука Петрович зло слил остатки «Плиски» в стакан и залпом выпил. Эти директорские подначки с грузчиками всегда выводили его из равновесия. Каков орел-голубь! И пить желает вволюшку и честность из себя выламывает. Хотел бы он посмотреть на многоуважаемого директора, будь на месте заведующего базой тот же Антоныч. Что бы тогда Ивану Александровичу в вазу заливали? Молоко, наверное.
Заведующего базой душила обида. Это надо же, как не повезло ему с директором Заготконторы. Откуда такие берутся? Чистенькими хотят быть за чужой счет. В рай хотят на чужом горбу въехать.
Первый перекур был короткий. Все упарились, взопрели, а мороз заворачивал сердито — недолго и простыть. Грузчики сбились на эстакаде в кружок, закурили. Рыжий присел на ящике в сторонке.
Бригадир, покуривая, косил глазом на Рыжего. Чем он царапнул его, кудлатый этот? Ершистый малец, с гонором, из упористых. Заприметил Антоныч на коленках парня, на брючишках его клешистых штопку. Аккуратная штопка, умелая рука делала, привычная. Спросил парня: