Ромочка приехал через два дня, как и обещал. Привез ей продукты. А еще роскошный букет роз, который она приняла с трепетом – никогда еще и никто ей таких цветов не дарил. Стояла, уткнув нос в эти розы, чуть не плакала. А Ромочка смотрел на нее с удивлением – чего ты, мол? Она так и не смогла ему ничего объяснить, только проговорила тихо:
– Надо цветы в вазу поставить… Какую можно взять вазу, Ром?
– Да любую… Вот эту хотя бы… – указал Ромочка рукой на каминную полку. – Давай я тебе помогу!
– Давай… А то разобью еще…
И снова он глянул настороженно, будто удивлялся слезливым ноткам в ее голосе. Она и сама им не рада была, но ведь не станешь объяснять, откуда они взялись! Не расскажешь, что проявление такого тепла и заботы слишком для нее непривычно, что научилась жить в равнодушии и в неприязни. А еще равнодушие и неприязнь со стороны мачехи можно было назвать ожиданием того момента, когда падчерица свалит из дома на все четыре стороны. Мол, воспитала, вывела в люди, из дому не выгнала – будь мне благодарна до конца своих дней.
А тут – цветы… И дом этот шикарный… И взгляд теплый, участливый. И молчание тактичное. Конечно, ей все это непривычно!
– Ну что, освоилась на новом месте? – спросил Ромочка, стараясь придать голосу побольше непринужденности. Наверное, хотел как-то вывести из этого слезного замешательства, за что она ему была очень благодарна.
– Да, освоилась… Только в доме мало нахожусь, в основном по участку гуляю. Даже телевизор включаю редко, а на второй этаж ни разу не поднималась. Я… Я очень аккуратно со всем обхожусь, ты не думай…
– Да перестань, Ирина! Ну что ты… Будто все время извиняешься за что-то!
– Ну как же… Такой дом… Я боюсь что-то не так сделать, вдруг испорчу нечаянно!
– Дом как дом, ничего особенного, подумаешь! И даже в голову не бери, если вдруг покажется, будто что-то неправильно делаешь!
– А ты… Ты так же живешь, да? То есть… У тебя такой же загородный дом есть, наверное?
– Ну да, есть… Только не у меня, а у родителей. Но я не люблю там бывать…
– А почему?
– Не знаю. Я не любитель всех этих пасторальных прелестей. Я больше городскую жизнь люблю. А чем это у тебя так вкусно пахнет?
– Так я суп сварила… Куриный с лапшой… Ой, ты голодный, наверное?
– Да. Ужасно голодный.
– Давай я что-нибудь тебе приготовлю, хочешь?
– Да зачем? Я бы поел твоего супа… Куриного с лапшой.
– Да ну… Он же совсем простой… Ты ведь не ешь такое, наверное…
И опять он странно посмотрел на нее, будто огладил взглядом, немного снисходительным. И произнес тихо:
– Смешная ты… А еще очень красивая… Сама-то хоть понимаешь, какая ты красивая? С твоей внешностью и с твоим ростом тебя в любое модельное агентство возьмут. Я бы на твоем месте попробовал…
– Да ну! – засмущалась она, отворачивая от него лицо. – Какая там красота…
– А я, между прочим, шампанского привез. Давай рубанем твоего супчика под шампанское, а? Пусть это будет наше с тобой тайное кулинарное ноу-хау…
– Давай! – со смехом согласилась она, глядя на него доверчиво. – Сейчас я стол накрою…
Бросилась к холодильнику, чтобы достать кастрюлю с супом, но обернулась вдруг… Почему обернулась, сама толком не поняла. Может, чтобы увидеть его восхищенный взгляд… И еще что-то, что было в этом взгляде. И остановиться вовремя, одуматься. И не пить потом это коварное шампанское, не слушать его больше, не верить в то, что он говорит. Все смелее говорит, все настойчивее… Что понравилась ему сразу, с первого взгляда, что всегда о такой встрече мечтал…
Она плавилась в его словах, выпитое шампанское кружило голову. Наверное, это очень опасная вещь, когда душа бывает голодной по теплым словам. Поедает их жадно, как бездомная собачонка поедает кусок из ласковых добрых рук. И делай потом с ней все что хочешь…
Потом она часто возвращалась мыслями в этот момент и корила себя запоздало – как она могла потерять голову? Почему не сказала «нет»? Почему не остановила это безумие вспыхнувшего вожделения? Ведь на самом деле у нее-то самой не было того вожделения, просто она Ромочке уступила… Не смогла его этим «нет» обидеть. Как она могла, что на нее нашло такое?!
Он был нежен, ласков и настойчив. И она в ту ночь была счастлива, напрочь забыв про испуганное «нельзя». И утреннее пробуждение было волшебным… Ромочка проснулся первым, нарвал с клумбы кучу цветов и принес ей, она сердилась на него, боязливо смеясь: