Вот физические действия и ощущения:
…Она стояла посреди комнаты — с нее текло на пол…
…Она слышала, как он что-то стал двигать там, за перегородкой…
…Она села на его койку-доску, только покрытую ковриком…
…Она оглядела келейку: «Узенькая, аршина в три горенка, дли-пой аршина четыре, была чиста как стеклышко…»
…Мокрые ноги, особенно одна, беспокоили ее, и она стала поспешно разуваться… Она с трудом стаскивала шлюпающий ботик….. Сняв, наконец, ботик и ботинок, принялась за чулки. Чтобы снять их, надо было поднять юбки…
…За стеной продолжалось равномерное бормотание…
..Сдернув мокрые чулки и ступая босыми ногами но койке, села, поджимая их под себя…
…За стеной совсем затихло.
— Ох, ох! — застонала она, падая на койку.
— Послушайте, помогите мне. Я не знаю, что со мной. Ох, ох! — она расстегнула платье, открыла грудь и закинула обнаженные по локоть руки…
А вот мысли Маковкиной:
…Она ожидала его совсем не таким…
«Вероятно, запирается чем-нибудь от меня».
…Она видела, что смутила его…
«Ну, не ответил, ну, что ж за беда, сказала она себе…»
«Да, это человек, думала она… Да, такого человека можно полюбить… Он полюбил, пожелал меня. Да, пожелал».
«Верно, он кланяется в землю, — думала она, — Но не откланяется он, — Он обо мне думает. Так же, как я об нем. С тем же чувством думает он об этих ногах…»
«Что ж, я так просижу тут одна. Что за вздор! Не хочу! Сейчас позову его».
А вот и воображение Маковкиной.
О моменте, когда отец Сергий ушел за перегородку, и Маковкина осталась одна, Толстой пишет: «Она видела, что смутила его — этого прелестного, поразительного, странного мужчину…». И далее Маковкина беспрестанно представляет себе отца Сергия, условно говоря, на своем внутреннем экране. «…Эти глаза. И это простое, благородное и… страстное лицо! — думала она… — Еще, когда он придвинул лицо к стеклу, и увидел меня, и понял, и узнал. В глазах мелькнуло и припечаталось…».
Все же, замечу еще раз, что все эти линии — физических действий и ощущений (и восприятий, разумеется), и физического самочувствия, с одной стороны, мышления, с другой, и воображения, с третьей, в этом случае, как всегда, переплетаются, взаимодействуют и потому разделяются условно.
Там мы играли «Аттестат зрелости».
Я — на второй парте.
Сыграл в любительском театре аж четырнадцать ролей.
Первые роли, первое чувство необыкновенной радости от пребывания на
сцене, первые зажимы, неуклюжести, наивное первичное «мастерство».
ТЮТ — школа любви к ученику, к Театру
Совет ТЮТа
Все артисты были любимые
Проанализируем, например, такую короткую фразу Толстого: «Очевидно, молится, — подумала она». Тут и воображение, и мысль Маковкиной. Ведь Маковкина в данную минуту не видит Сергия — он за перегородкой. Он — в ее воображении. А мысль как бы закрепляет работу воображения. Более того, и воображение-то не автономно, оно откликнулось на физическое восприятие, ибо Маковкина сначала услышала шепот, а потом уже стала воображать и думать.
Еще один из наших курсовых опытов — «цепочка» Лизы из «Дворянского гнезда» Тургенева. Лиза возвращается из церкви, где видела Лаврецкого. И вот, прощаясь с домом, со своей комнатой перед уходом в монастырь, она приводит в порядок стол, перебирает письма, поливает цветы…
Очень интересна была «цепочка» из рассказа Бунина «Заря всю ночь».
Безусловно, все наши методические соображения связаны пока, как правило, с ситуациями, когда человек на сцене (в жизни) один. Один Робинзон Крузо, одна Лиза, один Семей Петрович Подты-кин, один Раскольников, и, отделенная от отца Сергия перегородкой, одна Маковкина… Поэтому, когда (во втором семестре) возникают общение, дуэты, диалоги, сценическая борьба и т. д., все значительно усложняется. Встают проблемы взаимодействия, перехода к тексту. Но это уже совсем другой этап работы.