Рыжий Тед улыбнулся смущенно. Старший бой принес две бутылки пива и наполнил стаканы.
— Угощайся, Рыжий, — сказал резидент, беря свой стакан.
— Я лучше не буду пить. Спасибо.
Резидент поставил свой стакан и с изумлением уставился на Рыжего Теда.
— Почему? Что случилось? Разве тебя не мучит жажда?
— Не откажусь от чашки чая.
— От чашки чего?
— Я бросил пить. Мы с Мартой женимся.
— Рыжий!
У резидента глаза полезли на лоб. Он почесал бритый затылок.
— Ты не можешь жениться на мисс Джонс, — сказал он. — Никто не может жениться на мисс Джонс.
— Нет, я женюсь. За этим я и пришел к вам. Оуэн обвенчает нас, но мы хотим зарегистрироваться и по голландскому закону.
— Ничего себе шуточки, Рыжий. В чем великая идея?
— Она так захотела. Влюбилась в меня в ту ночь, что мы провели на острове, когда сломался винт. Она неплохая бабенка, когда поближе ее узнаешь. Это ее последний шанс, понимаете, и мне хочется сделать ей приятное. Ей нужно, чтобы кто-то о ней заботился, это уж точно.
— Рыжий, Рыжий, не успеешь ты моргнуть глазом, как она сделает из тебя миссионера.
— Не вижу в этом ничего плохого, если у нас будет своя маленькая миссия. Она говорит, что я чудо как умею ладить с туземцами. Могу, говорит, за пять минут добиться больше толка от туземца, чем Оуэн за целый год. Никогда, говорит, не встречала человека с таким обаянием, как у меня. Вроде жалко похоронить такой дар.
Резидент молча смотрел на него и несколько раз медленно покачал головой. Да, обвела его вокруг пальца, ничего не скажешь.
— Я уже семнадцать человек обратил в веру, — сказал Рыжий Тед.
— Ты? Вот уж не знал, что ты такой ревностный христианин.
— Я сам точно не знал, но когда я побеседовал с ними и они побрели в лоно, как стадо овец, я просто обалдел. Провалиться мне на этом месте, сказал я, все-таки в этом что-то есть.
— Тебе надо было тогда изнасиловать ее. Рыжий. Я бы не обошелся с тобой слишком сурово. Дал бы тебе не больше трех лет, а три года пролетят — и не заметишь.
— Послушайте, резидент, вы часом не проговоритесь, что я об этом и не помышлял. Женщины такие обидчивые, и если она узнает, жуть как расстроится!
— Я знал, что она положила на тебя глаз, но чтобы все так кончилось… — Резидент стал возбужденно ходить взад и вперед по веранде. — Послушай меня, старик, — заговорил он после раздумья, — мы с тобой не раз отлично проводили время, и друг есть друг. Я вот что придумал: одолжу тебе катер, а ты сможешь уехать и спрятаться на одном из островов, отсидишься там, пока не придет следующее судно, а я тогда скажу, чтобы оно замедлило ход и взяло тебя на борт. У тебя сейчас есть один-единственный шанс — бежать без оглядки.
Рыжий Тед покачал головой:
— Не пойдет, резидент. Я знаю, что вы говорите это из лучших побуждений, но я собираюсь жениться на окаянной бабе, и точка. Вам не понять, какая это радость — заставить этих паскудных грешников покаяться, прийти ко Христу. И, черт побери, она так делает пудинг с патокой — ничего подобного не едал с самого детства.
Резидент расстроился. Этот пьяный бездельник составлял всю его компанию на островах, и он не хотел его терять. Он обнаружил, что даже питает к нему определенную симпатию. На следующий день он отправился к миссионеру.
— Действительно ваша сестра собирается замуж за Рыжего Теда? — спросил он. — Никогда в жизни не слышал ничего более невероятного.
— Тем не менее это так.
— Вы должны что-нибудь предпринять. Это безумие!
— Моя сестра — совершеннолетняя и имеет право поступать, как ей заблагорассудится.
— Не хотите ли вы сказать, что одобряете этот поступок? Вы же знаете Рыжего Теда. Он — бродяга, двух мнений быть не может. Вы ей объяснили, как она рискует? Я хочу сказать, что убеждать грешников покаяться и все такое прочее — это прекрасно, но есть же границы. Помните, леопард никогда не меняет своих пятен.
И тут впервые в жизни резидент заметил веселую усмешку в глазах миссионера.
— Моя сестра очень решительная особа, мистер Грюйтер, — сказал он. — С той ночи, что они провели на острове, он уже был обречен.
Резидент раскрыл рот. Он был удивлен не менее пророка Валаама,[13] когда господь разверз уста его ослицы и она спросила Валаама, что такого она сделала, что он трижды ее ударил. Значит, мистер Джонс иногда все-таки спускается на землю.
— О, боже! — пробормотал резидент.
Они не успели продолжить разговор, как в комнату стремительно вошла мисс Джонс. Она сияла и помолодела на десять лет. Щеки ее рдели, а нос почти совсем утратил красный оттенок.
— Вы пришли поздравить меня, мистер Грюйтер? — спросила она, двигаясь оживленно, как молодая девушка. — Вот видите, я все-таки была права. В каждом человеке скрыто что-то хорошее. Вы и представить себе не можете, как великолепен был Эдвард в течение всего этого ужасного периода. Он просто герой. Он святой. Даже я была поражена.
— Надеюсь, вы будете очень счастливы, мисс Джонс.
— Уверена, что буду. Мне не пристало сомневаться в этом. Ибо нас свел господь бог.
— Вы так думаете?
— Я знаю. Разве вы не понимаете? Если бы не холера, Эдвард никогда не нашел бы себя. Если бы не холера, мы никогда не узнали бы друг друга. Никогда я не видела, чтобы рука божья проявилась столь явственно.
Резидент подумал, что прием, с помощью которого эту парочку свели вместе, не такой уж безобидный, если при этом умерло шестьсот человек, однако, не будучи особо сведущ в деяниях всемогущего, он воздержался от замечаний.
— Вы ни за что не угадаете, где мы собираемся провести медовый месяц, — сказала мисс Джонс лукаво.
— На Яве.
— А вот и нет. Если вы одолжите нам катер, мы поедем на тот остров, куда нам пришлось высадиться. Он будит в нас обоих самые нежные воспоминания. Именно там я впервые поняла, какой прекрасный и добрый человек Эдвард. Именно там я хочу вознаградить его.
У резидента перехватило дыхание. Он поспешно вышел, так как боялся, что, если немедленно не выпьет бутылку пива, с ним случится припадок. Никогда в жизни не был он так потрясен.
Сумка с книгами
(пер. Н. Куняева)[14]
Одни читают для пользы, что похвально; другие для удовольствия, что безобидно; немало людей, однако, читают по привычке, и это занятие я бы не назвал ни безобидным, ни похвальным. К этим последним отношусь, увы, и я. Разговор, в конце концов, нагоняет на меня скуку, от игры я устаю, а собственные мысли рано или поздно истощаются, хотя, как утверждают, размышления — лучший отдых благоразумного человека. Тут-то я и хватаюсь за книгу, как курильщик опиума за свою трубку. Чем обходиться без чтения, я уж лучше буду читать каталог универмага «Арми энд нейви» или справочник Брэдшо;[15] кстати, каждое из этих изданий доставило мне немало приятных часов. Было время — я не выходил из дому без букинистического списка в кармане. По мне, так нет чтения лучше. Разумеется, такое пристрастие к чтению столь же предосудительно, как тяга к наркотику, и я не перестаю дивиться глупости великих книгочеев, которые только потому, что они книгочеи, презирают людей необразованных. Разве, с точки зрения вечности, достойнее прочитать тысячу книг, чем поднять плугом миллион пластов? Давайте признаемся, что мы так же не можем без книги, как иные без опия, — кому из нашей братии неведомы беспокойство, чувство тревоги и раздражительность, когда приходится подолгу обходиться без чтения, и вздох облегчения, что исторгает из груди вид странички печатного текста? — и будем по этой причине столь же смиренны, как несчастные рабы иглы или пивной кружки.
Подобно наркоману, который не выходит из дому без запаса губительного зелья, я ни за что не отправлюсь в поездку без достаточного количества печатной продукции. Книги мне так необходимы, что когда в поезде я не вижу ни одной в руках моих дорожных попутчиков, то прихожу в самое настоящее смятение. Когда же мне предстоит долгое путешествие, проблема эта вырастает до грозных размеров. Жизнь меня научила. Как-то раз из-за болезни я на три месяца застрял в горном городишке на Яве. Я прочитал все привезенные с собой книги и, не зная голландского языка, был вынужден накупить школьных хрестоматий, по которым смышленые яванцы, очевидно, изучают французский и немецкий. Так по прошествии двадцати пяти лет я перечитал холодные пьесы Гете, басни Лафонтена, трагедии нежного и строгого Расина. Я преклоняюсь перед Расином, но должен признать, что читать его пьесы одну за другой требует от человека, которого донимают кишечные колики, известных усилий. С той поры я положил за правило брать в поездки самый большой мешок, предназначенный для грязного белья, доверху набитый книгами на любой случай и настроение. Он весит добрую тонну, под его тяжестью спотыкаются и крепкие носильщики. Таможенники косятся на него с подозрением, однако в испуге отшатываются, стоит мне их заверить, что в нем одни только книги. Неудобство сумки заключается в том, что именно то издание, которое мне вдруг приспичило почитать, обязательно оказывается на самом дне, и чтобы до него добраться, приходится вываливать на пол все содержимое. Но если б не это, я бы, скорее всего, так никогда и не узнал необычную историю Оливии Харди.
13
Он был удивлен не менее пророка Валаама — имеется в виду библейская притча об ослице пророка Валаама, которая остановилась на дороге при виде ангела господня, а когда хозяин стал ее бить, отверз господь уста ослицы, и она сказала Валааму: «что я тебе сделала, что ты бьешь меня вот уже третий раз». (Чисел, 22; 38).
15
Издававшийся в 1839–1961 гг. справочник расписания движения на железных дорогах Великобритании — прим. автора.