Подполковник встал со стула, взялся рукой за картонную обложку, но Олег Петрович не собирался так быстро выпускать ее из своих рук.
– О результатах докладывать мне лично. По итогам каждого дня! – многозначительно смотря в глаза Аркадию, медленно произнес Кондрашов. Папку он продолжал крепко держать в сжатой ладони.
– Слушаюсь, товарищ полковник! – вытянул Аркадий руки по швам. Для этого ему пришлось оторвать пальцы от не желающий переходить в его распоряжение папочки. Он щелкнул каблуками гражданских туфель и, словно забыв про папку, начал поворачиваться, чтобы выйти из кабинета.
– Документы возьми! – напомнил Кондрашов, оставшись сидеть с папочкой в руке.
– А я подумал, что вы эту секретную информацию решили оставить у себя, товарищ полковник! – бравым тоном туповатого службиста произнес Аркадий.
– Товарищ подполковник! Не надо демонстрировать свои актерские способности, у вас их нет! А театральный институт не здесь, а через две улицы… Если хотите поучиться, это туда! – мягко произнес Кондрашов тоном воспитателя интерната для детей с замедленным развитием.
– Как раз туда я и поступал после школы! Но не прошел по конкурсу… С моими способностями мне ничего не оставалось, как идти в органы!… – грустно произнес Аркадий.
– Если вы, Аркадий Михайлович, случайно, без всякого желания попали в органы, постарайтесь хотя бы напоследок, уходя из них, оставить после себя хорошую память! – сладким голосом произнес Олег Петрович.
– Я постараюсь. – заверил Аркадий и протянул руку к торчащей из руки полковника папочке.
На этот раз Кондрашов выпустил картонку из своих пальцев, как только пальцы подчиненного к ней прикоснулись.
Аркадий сунул папку под мышку, и, придерживая ее локтем, оставил начальственный кабинет.
По темному коридору управления подполковник двигался с выражением плохо скрытого недовольства на лице.
Накануне происшедшего Аркадий Михайлович рассчитывал уйти в отпуск, затем выйти на пару месяцев на службу, проболтаться их в комиссии по рассекречиванию архивов и получить долгожданный приказ об увольнении в запас по выслуге лет. Труп несчастного иностранца был очень некстати. Он грозил обрушить так славно спланированные летние месяцы, а никакого оперативного азарта у него, разумеется, не было и в помине.
А вот предчувствие неприятностей, связанных с делом погибшего при неизвестных обстоятельствах голландца, у него было. И оно оправдалось.
Он вошел в свой кабинет и опустился за стол. Немного поразмышлял и позвонил в бюро судебно-медицинской экспертизы.
Услышанное его не обрадовало. Знавший его начальник бюро сообщил, что им удалось установить причину смерти гражданина Нидерландов. Зарубежный коммерсант умер в результате профессионально нанесенного удара в известную только узкому кругу специалистов точку «вита», расположенную в передней части горла. Удар привел к мгновенному параличу дыхания и летальному исходу. Другими словами, к смерти.
Что все произойдет именно так, Аркадий начал подозревать еще утром, во время бритья.
Смотрясь в зеркало на свое лицо, сильно смахивающее на круглую бульдожью морду, он испытал странное ощущение. Будто, в зеркале был не он сам, а какой-то другой, не очень-то и знакомый ему человек.
Водя хорошим станком с двойным лезвием по плотным, словно резиновым щекам, умудрился каким-то образом порезаться, пусть и едва заметно.
В гараже не завелась его вазовская «шестерка». Оказался полностью разряженным еще вчера нормально работающий аккумулятор. Причем, как раз в этот день Кондрашов предупредил о необходимости быть на службе в девять-ноль-ноль. Тут уж сомнений не осталось – как пить дать, жди неприятностей.
Подполковник бегло просмотрел полученную от Кондрашова папочку, благо, что и смотреть там было особенно нечего и, открыл служебный сейф.
Окинув взглядом его сумрачные недра, он отодвинул вглубь полки тяжелую черную тушку табельного «Макарова», и достал лежащие там полуметровые кожаные ножны. Взявшись за торчащую из них костяную ручку, он плавно вытянул из них тускло блестящий клинок. Это был булатный кинжал, сделанный на Востоке много лет назад. Его узкое серпообразное лезвие крепилось к прямой рукояти, украшенной арабской вязью.
Соскучившееся в темноте железного ящика оружие сразу, без примерки, так удобно легло в ладонь, что не хотелось его и выпускать. Солнечный луч упал на клинок, отразился от полированной поверхности, и, ударив в стоящий на тумбочке графин с водой, превратил его в слепящий глаза слиток расплавленного металла.