Забот по хозяйству стало меньше, и Андрей Иванович не захотел дальше оставаться на зимовку. Лет ему уже порядочно, за пятьдесят. Елена Семеновна, его жена, в Москве, а он тут один. Я его не стал задерживать, и в начале декабря он уехал. Дальнейшие хозяйственные заботы свободно мог взять на себя Корешков. Теперь на зимовке осталась только молодежь. Самым старшим был Клемантович, остальным нет и 30 лет. По вечерам в доме мы собирались в комнате Клемантовича, где стоял большой стол, висела яркая керосиновая лампа «Молния», и потому она считалась столовой. Там мы ужинали, пили чай, разговаривали о многом и разном. В Красноярске Е. И. Урванцева по случаю купила вместительный самовар, чайный сервиз, обеденную посуду, и эта сервировка создавала приятное чувство домашности. В. А. Корешков из пня, его корней и оленьей шкуры сделал себе нечто вроде кресла, мы же сидели кто на табуретках, а кто просто на древесных чурбанах. Одной из частых тем наших разговоров был вопрос о будущем Норильска. Все были уверены, что, конечно, его ожидает промышленное развитие. В этом нас убеждали и непосредственная близость крупного месторождения каменного угля хорошего качества к рудному месторождению, и его богатство, где, кроме меди и никеля, имеются благородные металлы. Кроме того, Северный морской путь в Сибирь уже стал широко использоваться для доставки грузов в устья Оби и Енисея. Морским и речным судам уголь совершенно необходим. Его можно доставлять по Пясине, судоходность которой, как и оз. Пясино и р. Норильской, установлена нашими работами прошлого года. А от нас до р. Норильской всего 12- 15 км. Прокладка узкоколейки тут не представит труда. Все наши споры сводились к тому, скоро ли это произойдет. Я был убежден, что это случится на наших глазах, думал дальше принимать участие в изучении и освоении Норильска и вообще всего Таймыра. Я говорил В. А. Корешкову: «Вот ты, Витя, сейчас сидишь в кресле из чурбана, а придет время - будешь сидеть в кожаном кресле и светить тебе будет не керосиновая лампа, а электрическая люстра». Все слушали, подшучивали, и кто верил, а кто и сомневался в моем предсказании, уж слишком оно не соответствовало тому, что нас сейчас окружает: маленький домик в снегах, и кругом безбрежная тундра.
Очень интересно рассказывал нам Феодор Александрович о быте и приисковых правах в период открытия в Северо-Енисейской тайге богатых золотоносных россыпей. Разработка их тогда разрешалась всем желающим «старательским способом», при котором отдельным артелям отводились те или иные участки россыпи с обязательством сдавать намытое золото в казну. Россыпь по руслу располагается неровно: есть участки с богатым содержанием, есть бедные и даже пустые. Предварительной разведки тогда, конечно, не было и все зависело от удачи, «фарта», как говорили. Не довольствуясь этим, предприимчивые, зараженные золотой лихорадкой люди вдвоем - втроем, а то и в одиночку, отправлялись с весны на все лето в глухую тайгу в поисках удачи найти новое место с богатой нетронутой россыпью. Иные при этом гибли, затерявшись в лесных дебрях, другие, не найдя ничего, пропадали от голода и лишений, и только редкие счастливцы, напав на богатую россыпь, самыми примитивными средствами - лопатой и лотком - намывали золота, сколь ко могли унести на себе. И вот бредет по звериной тропе оборванный и грязный, в лохмотьях, заросший, как медведь, такой удачливый, «фартовый» приискатель с тяжелой котомкой на горбу - «горбач» - так их в старину и звали по сибирским селам. Но не все доходили до жилья. Иных где-либо на перевале или у глухого распадка.подстерегала пуля охотника за «горбачами» (так звали тех, что занимался этим жестоким промыслом), Его пуля из граненой кремневой винтовки не знала промаха ни по белке, ни по медведю, ни по человеку. Кругом на сотни верст - безлюдная тайга, звери скоро растащат труп, не останется даже скелета, и никто не узнает о происшедшей здесь трагедии. Говорят, что с этого иногда и начиналось богатство иных потом именитых сибирских купцов. Наконец, добирается такой приискатель до Енисейска, сдает свое золото в казну, и начинается дикий разгул. Так продолжается до тех пор, пока вконец ошалевший, без копейки денег человек не просыпается где-либо под забором. Снова, оборванный и босой, он идет к какому-либо нанимателю подрядиться работать на приисках. Ему выдается аванс, кое-какая одежонка, и он опять отправляется по знакомому пути снова в Енисейскую тайгу, вспоминая, как сон, минувшее счастье. А весной, манимый призраком мелькнувшей удачи, берет расчет и вместе с такими же, как он, мечтателями снова уходит в глухую тайгу, в нехоженые места, быть может, чтобы совсем не вернуться.