— Наверное, с ночным поездом, — ответил отец.
— А когда вагон уйдёт?
— К утру, с первым товарным…
Летом Алёша спал в сарае. Сразу же после ужина он направился туда. Но заснуть ему не удалось. Было похоже, что собиралась гроза. Откуда-то издалека доносились раскаты грома, и что-то в этом было такое, что беспокоило Алёшу и отгоняло сон. Нет, это не был страх перед грозой. Крыша сарая была крепкая, и грозы Алёша не боялся, хоть рассеки молния небо над самой головой. И всё же, чем громче грохотал гром, беспокойство его всё больше и больше возрастало. Наконец он не выдержал, скатился с сена вниз и вышел из сарая. И едва он открыл дверь, его ослепила молния, разрезавшая на куски чёрное небо. Теперь, когда Алёша не сомневался, что не миновать грозы, он ясно представил себе отцепленный сталинградский вагон и косые струи дождя, которые вот-вот польют в открытое окно вагона. Ведь никто на станции не знает, что открылась оконная створка. И он уже видел, как дорогие сложные станки и приборы мокнут под дождём, как вода заливает их. И тут он представил себе, как вагон придёт на стройку и во время разгрузки найдут их письмо, — вряд ли скажут что-нибудь хорошее о серебрянских ребятах.
Алёша закрыл за собою двери сарая и тихонько, чтобы не услышала мать, побежал через двор на улицу. На улице он остановился, подумал, не позвать ли кого-нибудь из товарищей с собой, Тимошу или Иванюка. А может быть, вернуться, сказать отцу? Нет, пока он будет ребят звать или будить отца, хлынет дождь. И Алёша припустился во весь дух к тупику.
Гроза рокотала совсем близко, настигая Алёшу, но он успел добежать раньше.
Когда Алёша остановился у вагона, чтобы перевести дыхание, он только тут вспомнил, что забыл о самом главном. Чем же он зацепит скобу и подтянет железную створку окна? Алёша забыл захватить верёвку. От досады он готов был заплакать, но слезами беде не поможешь. Не теряя времени, Алёша полез наверх. Забравшись на крышу, он снял с себя кожаный пояс, осторожно сделал в темноте несколько шагов, потом лёг на живот и подполз к краю вагона. Он не видел железной скобы створки, но хорошо знал, где она находится, и, быстро накинув петлю, подтянул створку вверх. И в ту же минуту сообразил, что уйти с крыши не может: соскочит ремень — и створка окна упадёт.
Всё ближе и ближе надвигалась гроза. Даже в тёмном небе было заметно, как клубятся зловещие чёрные тучи. И вот хлынул ливень. Алёша ещё плотнее прижался к крыше. Он лежал, уткнувшись в ворот своего пиджачка, подставляя спину проливному дождю. Он чувствовал, как вода подбирается к телу, как она с головы скатывается за воротник. Ему казалось, что он медленно погружается на дно реки. А дождь всё лил и лил, и, когда вспыхивала молния, перед глазами возникала огромная голубая, вся в трещинах, стена. Она поднималась до самого неба и оттуда грозила придавить собой весь мир.
Алёша так промок, что ему уже было всё равно, льёт на него дождь или нет. Неожиданно наступила тишина, и ему показалось, что он перестал слышать. Может быть, вода попала в уши? В это время внизу блеснул луч фонаря и громкий голос спросил:
— Эй, кто там на крыше загорает?
Алёша узнал голос начальника станции и тихо откликнулся. Нет, он не оглох. Просто прошла гроза, перестал дождь. Да и посветлело. Он выпустил из рук ремень. С грохотом откинулась железная створка. Теперь окно могло быть открытым. Ему помогли слезть с крыши, а потом начальник станции отвёл его к себе, переодел в сухое, растёр спиртом и уложил в постель. И, засыпая, Алёша слышал, как за окном, в тупике, слесаря стучали молотками.
Когда Алёша проснулся, в комнате, кроме начальника станции, он увидел отца.
— В сталинградский вагон дождь не попал? — живо спросил Алёша, вскакивая с кровати.
— Всё в порядке, парень, — ответил начальник станции, — не беспокойся.
И начальник станции переглянулся с отцом.
Алёша насторожился.
Отец сказал:
— Идём, Алексей, мать ждёт.
Они вышли на платформу, вокруг было уже совсем светло, и поднятый семафор, казалось, давал путь еще невидимому за лесом утреннему солнцу.
— Молодец, Алексей! Хорошо поступил, как пионер!
— А какие в вагоне были машины для Сталинграда? — спросил Алёша отца. — Ты не знаешь?
— В вагоне было зерно. И не для Сталинграда.
— А как же надпись? — чуть не плача спросил Алёша.
— Наверное, что-нибудь для Сталинграда до этого везли, вот и осталась надпись.