— Пусть растет большой и шустрый, — проговорил отец и подбросил именинника к потолку. — В отца!.. В отца!..
Игорь снова взлетел над отцовскими крутыми плечами. Он увидел сверху родное широконосое лицо, огневые кудри и блестящую коронку во рту. Отец выделялся среди друзей и знакомых силой, красотой и статью. И костюм у него был полувоенный, стального цвета. Только руки подкачали. Насколько высовывались из рукавов, настолько были покрыты шрамами. Дряблыми, незагорающими. Но для Игоря эти старые отметины — ожоги — делали отца еще красивее, они говорили о мужестве. Никто не мог ткнуть в отца пальцем, что он не был на фронте. Он отличился раньше, в борьбе с кулаками. И заслуженно работал в тылу всю войну на ответственном «золотом фронте».
— Кидай выше, пап! — попросил Игорь, млея от счастья.
Но отец поставил его на пол и задергал ноздрями:
— Пирог не сгорел?
— Ах ты ж разиня! — вскрикнула мать. — Горе мне с этой помощницей... Настроение у нее сегодня такое, видишь ли, — все валится из рук! Из-за брата непутевого...
— А ты объясни ей, — на весь дом заявил отец, — что она не в гости пришла, а на работу... Я тайменя ловил не для того, чтобы она мне его превратила в головешку!
— Ладно, — заспешила на кухню мать, — ты не лезь в наши дела, однако, управимся и без твоего крика.
Она задернула кухонную занавеску, закрывая Феню, чтобы отец не видел печального лица ее помощницы. А как было не печалиться девушке, когда ее брата Ваську посадили в тюрьму! Подрался он спьяну с приятелями-шахтерами, а их всех в милицию и забрали. Приятелей скоро выпустили — на смену им надо было. А Ваську задержали — при обыске нашли у него золото в кармане. Видно, не зря у Васьки Чурсеева прозвище было Гиблое Дело. А за кражу золота очень строго судили. Правда, Васька отпирается, говорит, что золото это нашел в тайге, но кто поверит такому? На шахте работаешь, значит, оттуда и унес! А теперь сестра плачь, переживай за непутевого братца! И людям добрым пирог испортить может. Есть отчего сердиться отцу, мрачно ходить вокруг стола в зале и терзать зубами папиросу. Хоть бы гости скорей шли!
— Можно к вам?
В сенях раздались шаги, говор, смех.
— Заходите, долгожданные! — Мать вывернулась из кухни, вытирая руки о передник.
У отца разошлась с лица хмурь, и он двинулся навстречу гостям. Игорь тоже затопал в прихожую.
Пришли всегдашние их гости: сосед-вдовец Лукин с дочерью Любой, ровесницей Игоря и одноклассницей, и старый друг Бандуреевых Матвей Андреевич Куликов.
Лукин еще донашивал фронтовую форму. На его кителе выделялись два ряда орденских планок, сосед прихрамывал на правую ногу. А Куликов был строен, как кедр, в своем синем горняцком мундире, на котором пуговицы, молоточки и звездочки сияли не хуже фронтовых орденов.
— Здравствуйте, хозяева!
— Добрый день, соседи...
Пока взрослые обменивались приветствиями да шутками, Игорь пробился к Любе. Щелкнув застежкой ФЭДа, он прицелился в гостью тусклым глазком фотоаппарата.
— Вот что папка мне подарил!
— Добра-то...
— А что, теперь буду снимать, кого хочу!
— Лучше б краски...
— Тоже сравнила!
— А я серые фотокарточки не люблю!
— Мало ли что ты не любишь! Зато правда!
— Мама, когда лежала в гробу, красивая была, а на фотокарточке получилась, как чужая...
Игорь исподлобья взглянул на Любу — нашла время вспоминать о смерти своей матери! Сейчас ее круглые глаза нальются слезами, Лукин тогда тоже загрустит — праздник будет испорчен.
Но хозяйка дома была начеку. Мать Игоря проворно нагнулась к Любе, поцеловала ее в макушку и начала перевязывать красный бант. Шелковая лента висела мочалом. Мать затянула бантик, и он стал упругий, как распустившаяся саранка.
— Ах ты моя сердечушка, — приговаривала мать, — сегодня некому тебе помочь, однако...
— А я сама пришла вам помогать, Ксения Николаевна! — ответила Люба и просунулась в кухню. — Фенюша, нужна тебе моя помощь?
— А-а, — растерялась Феня, — помощь?.. Нужна, Любушка, чего-то я седня забываю все...
Игорь еще с утра заметил, что помощница матери ходит по дому лунатик лунатиком. И сейчас она сунула Любе поварешку, а сама ринулась в комнату, за гостями.
— Дмитрий Гурыч!..
— Куда разлетелась? — окликнула ее мать шепотом. — Тарелки пора на стол!
Феня бросилась назад, загремела посудой. Вынесла стопку мелких тарелочек и вдруг запнулась о ковер. Фарфоровый звон разнесся по дому.
— Как сердце чуяло! — вскрикнула мать. — Натворит беды!
Девушка повалилась на колени, прикрывая обломки черными косами.