– Ну, – проговорил он, доставая зажигалку, – сегодня зрелище было так себе?
– Не знаю, – ответила я. – Мне казалось, что все время что-то происходило.
– Вы так думаете?
– Да.
– С тех пор, как мы с вами разговаривали в последний раз, Хирфорд показался вам более интересным? Я ведь не забыл того, что вы мне сказали.
– У вас нет времени помнить, о чем я говорила. Вы очень занятой человек. Что вы собираетесь делать со сменой декораций?
– Ах, это. Все абсолютно ясно. Они сделают все правильно, как только вернутся на сцену. Они просто рассредоточились, поэтому говорят, что такое сделать невозможно и паникуют.
– Значит, вы вовсе не думаете об этом?
– Зачем? Я знаю, чего хочу.
– Правда?
– Абсолютно. Да, абсолютно. Если не поддаваться панике, то все получится.
– Хорошая пьеса, – похвалила я.
– Я тоже так думаю, а они – нет. Они стараются, потому что считают, что каждому досталась лучшая роль, хотя только ваш муж вправе так думать, но они не размышляют над самой пьесой. Они считают ее чепухой.
Он посидел еще немного в этой полутьме, и хотя я знала, что он не стал бы сидеть рядом со мной без всякой цели, все же было довольно сомнительно, что у него нет определенных намерений на мой счет. А сомнение влечет за собой волнение, и я ощущала себя взволнованной и счастливой. Он поднялся и ушел через несколько секунд, ничего не сказав. Репетиция продолжилась.
К часу ночи пьеса продвинулась всего на два акта. Я поняла, что Виола Уайт, игравшая чернокожую служанку, была в довольно близких отношениях с Невилем, что большой добрый Майкл положил глаз на худенького печального Джулиана, который не отвергал и не признавал этого; и что Дэвид отлично справляется с ролью.
Иногда он бывает исключительно хорош. Я была больше потрясена пьесой, чем ожидала: она все еще казалась мне довольно странным выбором для фестиваля, но, очевидно, обладала большей выразительностью, чем я думала. Насколько же верной была режиссура Фаррара? Не знаю. Я не отношусь к тем, кто с легкостью может расшифровать, где именно актер, художник или режиссер оказались правыми или ошиблись.
В четверть второго я решила, что пора собираться домой. Я боялась: мог проснуться Джо, мог начаться пожар. Кроме того, я устала: Джо по-прежнему будил меня в шесть утра. Я сложила свои сигареты и спички в сумочку, повязала платок на голову, надела дождевик и направилась по коридору к двери, разделявшей кулисы и зрительный зал. Парадный вход в театр был заперт, и мне необходимо было пройти через сцену. Едва я дотронулась до дверной ручки, как в коридоре погас свет. Я распахнула дверь и увидела черноту, услышала крики раздражения и удивления, свидетельствующие о всеобщей неразберихе. Я тихо стояла не шевелясь, ожидая, что кто-нибудь зажжет свет, но света не было, а шум все нарастал. Люди звали электрика, Виндхэма Фаррара, искали спички. Я стояла, ощущая запах пыли, масляной краски, опилок – все эти искусственные запахи театра. Я не решалась сдвинуться с места, боясь оказаться у кого-нибудь на пути. Люди сновали во всех направлениях. Был тот час ночи, когда возбуждение и усталость влекут за собой фамильярность. Кто-то зажег спичку, и я увидела Дэвида, одной рукой обнимавшего Софи, а другой девушку по имени Мейвис; потом огонек заморгал и потух. Совсем рядом со мной кто-то пустился в длинные объяснения о том, что именно произошло с подачей электроэнергии. Я вышла через дверь в коридор, который был таким темным, что я не увидела даже своей руки, когда вытянула ее перед собой. Эта темнота совсем не была «домашней»: все было чужим, я не находила стен, а мне не хотелось затеряться в хитросплетениях коридоров, фойе и лестниц. Поэтому я стала ждать, как и все остальные, когда снова загорится свет, но прежде чем это случилось, я услышала шаги, приближавшиеся ко мне по коридору. Я нащупала спички и попыталась зажечь сигарету. Шаги убыстрились, я протянула спичку в темноту и, когда пламя уже собиралось лизнуть мои пальцы, я увидела Виндхэма. В полумраке его лицо выглядело более старым, чем обычно: года сорок три, не меньше. После короткой паузы он спросил:
– Эмма Эванс?
– Да, это я.
– Я думал, вы уже ушли.
– Как раз собиралась, когда это произошло.
– Невероятно. Подобные вещи постоянно происходят со мной. Короткие замыкания, пожары, катастрофы. На последнем спектакле, над которым я работал, мешок с песком сорвался с каната и рухнул вниз, миновав меня всего на шесть дюймов, пробил сцену и сбил с ног служителя в гардеробе. Есть все-таки провидение. Вы верите в это?
– Да, верю, – шепотом откликнулась я.
– Погодите, у меня же есть зажигалка, – он достал ту самую зажигалку, от которой я прикуривала в перерыве. При ее бензиновом пламени я смогла еще раз рассмотреть его лицо, какое-то старое и грустное. Он смотрел на меня, а я на него. Я заметила, что в руках у него была бутылка виски и картонный стаканчик; он придерживал бутылку за горлышко, а стаканчик одним пальцем.
– Так, так, – сказал он. – Эмма Эванс. Как необычно. Я видел, что кто-то стоит в конце коридора, но не думал, что это вы. Почему вы та задержались? Разве было так уж интересно?
– Мне нравится наблюдать за другими.
– Правда? Вы не кажетесь пассивной.
– Внешность обманчива.
Он не ответил, но продолжал смотреть на меня, держа зажигалку на уровне моего лица и смущая меня пристальным взглядом.
– Вам не кажется, – сказала я, пытаясь отодвинуться от маленького ярко-желтого пламени, – что вам следует пойти и сделать что-нибудь с электричеством? Кажется, театр не очень-то хорошо оборудован, раз освещение вышло из строя, не успели вы им воспользоваться.
– Вы всегда пытаетесь заставить меня сделать что-то, – несколько нарочито воскликнул он. – Я ничего не знаю об этих замыканиях, совершенно в них не разбираюсь. Электричество – не моя стихия. Я вспоминаю один из ужаснейших вечеров в моей жизни, связанный с распределительным щитком. Я был с девушкой в квартире ее в Паддингтоне. Это случилось сразу же после войны. Мы обсуждали вопросы карьеры, и только собирались перейти к более интересной теме, как вдруг во всей квартире вырубился свет. Она выдернула вилки электрокамина и тостера из розеток. Достала отвертку, велела мне идти в коридор, отыскать щиток и починить его. Я вышел в холл, спустился по лестнице на улицу и отправился домой. Больше мы не виделись, но думаю, она живет прекрасно – она переехала в Штаты. У меня по-прежнему хранится ее отвертка, я ведь прямо с ума сходил по той девчонке. Я бы все для нее сделал, все, что мог, но то, о чем она просила, было невозможно: эти распределительные щитки для меня – темный лес. Я давно не вспоминал об этой истории. А вы еще говорите, что не верите в провидение.
– Я этого не говорила. Я верю и в провидение, и в совпадения.
– Неужели? Тем не менее, вы приказываете мне идти и починить щиток. Женщины не понимают, как это сложно.
– Я могу и сама справиться. Когда знаешь, что делать, все очень просто.
– Могу поспорить, что со щитком такого размера вам не сладить. Возможно, это замыкание в масштабах страны, и мы уже ничем не поможем.
– Конечно, не в этот час.
– Почему? Очень подходящее время для отключения электричества. Интересно, во сколько это нам обойдется?
– Вам лучше пойти и узнать, – сказала я. – Вы зря тратите бензин в вашей зажигалке.
– Да, верно. Я хотел пригласить вас пообедать. Когда ваш муж будет занят по работе. Вы, должно быть, сидите в полном одиночестве. Я собирался сделать это на следующей неделе, после премьеры, но раз уж вы тут – то приглашу прямо сейчас. В следующую среду все будут заняты прогоном «Тайного брака». Так как на счет следующей среды?
– Пообедать?
– Да, пообедать. Что в этом плохого? Вы разве не едите?
– Ем, конечно.
– Тогда в следующую среду.
– Но ведь вы должны будете присутствовать на репетиции «Тайного брака»? Осталось так мало времени.
– Это особая черта вашего характера – напоминать другим людям об их обязанностях? Или это распространяется только на меня?