Начнем с путешествия в глубь тысячелетий и в глубь Саянской тайги, по долине реки Уды.
В студеный зимний день третьего февраля маленькая группа в составе пяти человек: автора этой книги, А. Мазина — кандидата исторических наук, научных сотрудников А. Конопацкого, В. Молодина, фотографа В. Мыльникова, партийного работника Ниждеудинского райкома КПСС В. Сенникова и двух шоферов вышла на двух «газиках» из гостеприимной гостиницы «Уда» вверх по реке с тем же названием. Наш путь лежал к знаменитым Ярминским порогам и еще более известной Нижнеудинской пещере, слава которой гремит в науке уже второе столетие.
Археология и зима да еще в Сибири? Мыслимо ли такое сочетание? И, однако («однако» — по-сибирски слово особое, полное различных значений, в том числе сибиряки применяют его, как известно, и для того, чтобы выразить удивление, эффект неожиданности), такая зимняя археологическая экспедиция на петроглифы по реке Уде при тридцати пяти градусах мороза да еще и при жестоком ветре состоялась. Состоялась потому, что раньше она была невозможна: дорога к цели летом исключалась бурными порогами. Зимой же река скована льдом, и нужно было спешить, пока лед прочен, не подтаял, не пошла по реке верховая вода, не вскрылись полыньи.
Позади остался Нижнеудинск, старинный русский город, в 1648 году выстроенный в удинских землях «братов» — крайнего на запад форпоста бурятского племени. Их князья грозили в свое время не только мелким племенам — своим данникам, «кыштымам», в ангарской тайге, но и самим енисейским кыргызам, воинственные и властные князья которых, в свою очередь, держали в своих руках, под своим жестоким игом многих других князей. Таких, как, например, Татауш, по имени которого и до сих пор называется остров на Енисее у моста через эту реку в Красноярске.
Проехали без остановки большое, крепко скроенное старинное русское село Порог. А вместе с ним и бывшие бурятские улусы, ныне такие же крупные села, где проживают совсем по-русски в прочных хороших домах аборигены этого края — удинские буряты. Но говорят они по-бурятски, сохраняют свой чисто бурятский физический облик.
Ледяная дорога, по которой мы ехали, идет зимой вдоль русла реки Уды: частично по льду реки, частично по ее надлуговой террасе.
Долина реки узкая, сжатая с обеих сторон высокими утесами. Коренной берег обрывается к руслу реки Уды отвесно высотой около 200–300 метров над рекой. В обрыве выступают вертикально, как столбы, отдельные скалы. Самая эффектная скала Колокольня. Она появилась внезапно, вдруг в шестидесяти с лишком километрах вверх по реке Уде от Нижнеудинска, как будто обрубленная секирой эпического героя-богатыря. Даже не скала, а грандиозная дуга коренного берега, должно быть, некогда и на самом деле обрубленная единым богатырским взмахом, только не топора, а грозного сейсмического сдвига земной коры, землетрясения.
И дальше по реке начались одно за другим невообразимые в своей дикой величественной красоте места.
Даже самые прославленные места в Альпах, даже сам тысячи раз воспетый Сен-Готард побледнели бы перед этой красотой, перед так неожиданно вставшей на нашем пути Колокольней.
У ее подножия летом гремят седые пенные валы порога, а зимой громоздятся хрустальные торосы. Каких только нет здесь ледяных плит и глыб, поставленных на ребро, наваленных мощными валами в фантастическом беспорядке! То мрачно-синие при лунно-зловещем свете, то нежно-зеленые и голубые при полдневном солнце, то, наконец, еще нежнее — розовые, чуть ли не малиновые ранним утром и на закате… И наконец, коварные, словно противотанковые рвы и надолбы.
А рядом уже виден на лиственницах причудливый узор, сотканный инеем у зияющей прорвы-полыньи, которая так и ждет свою жертву. Недаром же еще помнят на Уде недавнее происшествие, когда в незаметную проталину, в ледяную западню, припорошенную свежевыпавшим снегом, рухнул целый трактор, пробивавший дорогу вверх по реке, в страну народа тофов, в далекую загадочную Тофаларию!
Пожалуй, еще опаснее оказался другой враг. Передний «газик» вдруг, словно это был олень, споткнувшийся и падающий на передние подогнутые ноги, забавно задрал свой зад. Забавно, но далеко не смешно! Подпочвенная влага, искавшая выход на волю, перекрыла скованную ледяным панцирем спокойную гладь. Затем замерзла. Образовалась тонкая ледяная корочка наледи, хрупкая и опасная. А под ней пустота. Под тяжестью машины корочка со стеклянным звоном рухнула.
Машина, отчаянно гудя, барахтаясь всеми четырьмя колесами, оказалась в мышеловке. И только смелый рывок шофера-виртуоза (разумеется, при помощи всех пассажиров) открыл дорогу на широкую спокойную гладь. Туда вывело только отчаяние и острое чутье водителя. Ведь еще одно неловкое, плохо рассчитанное движение, и мы вместе с нашими мечтами погрузились бы навеки в ледяную пучину… Рядом мерно и плавно дышала полынья!
Что же все-таки заставило отважиться на этот рискованный путь вдоль замерзшей горной реки, шум которой слышен и под ее ледяным покровом?
Еще в Нижнеудинске дошли до нас несколько сбивчивые рассказы о чудаке и оригинале — сельском учителе. О единственном человеке, который может что-то сказать о петроглифах на Уде, даже имеет фотографии и рисунки, бывал в тамошних пещерах. При встрече уже после завершения зимнего пути по Уде учитель оказался обитателем самого обыкновенного села на древнем Московском тракте по дороге из Нижнеудинска в Иркутск — Худоелани. А покамест слышно было, что этот необыкновенный человек, променявший Порог даже не на город со всеми его удобствами, а на самую обыкновенную да еще «худую» Елань, с ее, кстати, неплохой школой-десятилеткой, одержим, заворожен любовью к красотам Уды, к ее грозной и нелюдимой природе, к ее высоким вершинам-гольцам, горным рекам и необозримой тайге.
Как стало видно сразу же, человек этот из тех, кто давно и навсегда охвачен чистой страстью к научным приключениям и открытиям, к поискам нового и волнующего в старых, казалось бы, хорошо знакомых местах и вещах, необычного в обычном и обыденном мире. Пусть таких людей не понимают даже близкие. Пусть их увлечения идут во вред жизненному благополучию, домашнему уюту и спокойствию. Но они сверкают как камень-самоцвет на фоне повседневных дел и забот своими «чудачествами», своим непонятным для других и непрерывным беспокойством и душевным подъемом. И ничто уже не сможет свернуть их с этого пути. Таков был и этот человек с удивительной, такой же неожиданной, как он сам, фамилией — Пугачев!
С щедростью таежного бесхитростного охотника, и не просто охотника, а истинного испытателя природы, он, извинившись за неприбранную деревенскую квартиру, торопливо выложил на стол кучу дневников. Вытряхнул пожелтевшие от времени фотографии. Высыпал из карманов причудливые камни, напоминавшие диковинных шаманских божков, идольчиков с круглыми головками и пузатыми животиками. «Идольчики» оказались игрой природы, натеками вроде пещерных сталагмитов, естественное, нерукотворное происхождение которых ясно было и самому собирателю. «Возьмите, возьмите, пожалуйста, любого из них!» — говорил нам смущенный и радостный такой неожиданной встречей М. Пугачев. И хотя было как-то неловко, неудобно и даже стыдно брать столь любовно собранные на затерянном в медвежьей тайге озере сокровища, все же пришлось взять в наш музей парочку странных «идольчиков».
Сердце учителя было не просто на Уде, а в самом ее истоке, там, где она зарождалась: у подножия снежников и ледников, в заоблачном мире, куда почти не проникала нога исследователя. О ней, стране гор и голубых туманных далей, он может говорить часами.
Вместе с «идольчиками» лежали на столе фотографии, такие же самодельные карты пройденных им таежных троп. Не зная усталости и страха, один, без спутников и проводников, карабкался этот человек по скалистым обрывам. Шагал по моховищам и болотам, из которых вырывались прозрачные, как горный хрусталь, ручьи и речки, чтобы слиться затем в бурную горную красавицу Уду.
Красиво, особенно на фотографиях! Это факт. Но попробуйте только отважиться пойти вброд через этот жидкий, холодный как лед хрусталь по скользким и острым камням. И вы поймете, отчего так сладостны воспоминания о горных тропах по козьим и медвежьим следам, как дорого само по себе чувство, что ты и на самом деле первопроходец, пионер в неизведанном мире. Таком далеком от сутолоки и толкотни повседневной жизни мире чистой природы, о котором нередко так остро и так безнадежно тоскует человек нашего века. Среди всех тетрадок и дневников, между фотографиями лежала и районная газета, на страницах которой шли друг за другом массивные фигуры лосей — петроглифы! Еще в прошлом году, узнав об удивительном учителе — первопроходце тайги, получив вырезку из газеты с этими лосиными фигурами, а затем услышав рассказ моего доброго знакомого филолога В. Рассадина, бывшего аспиранта нашего института, что на Уде есть таинственные скалы с рисунками древних людей, которые доступны только зимой, был командирован в Нижнеудинск таежный зверолов-медвежатник, а вместе с тем кандидат исторических наук А. Мазин. Ему задано было проверить сведения о рисунках на скалах по реке Уде. Разузнать, впрямь ли они доступны только в зимнее время. И по возможности сделать копии с этих рисунков. Мазин, как и ожидалось, выполнил свою задачу, добрался до петроглифов и сделал с них кальки. И вот первой нашей целью теперь были эти рисунки. Как оказалось, расположенные в семидесяти с лишним километрах выше Нижнеудинска, в той самой потрясающе красивой, причудливой долине Уды, по которой теперь мчались, оставляя позади снежную пыль, наши «газики». Мчались к Ярминским порогам, находящимся около устья маленькой речки, точнее, ручья Ярмы. Наскальные рисунки находятся по правому берегу реки Уды на невысокой скале, сложенной плотными траппами — изверженными породами. Траппы расщеплены трещинами на вертикальные, сравнительно широкие плоскости. Высота скалы с этими плоскостями около 4–6 метров над уровнем реки. У подножия скалы лежат свалившиеся глыбы траппа, частично сглаженные и скатанные.