По соседству с Приморьем на территории Кореи еще в конце I тысячелетия до нашей эры существовало мощное государственное объединение Чосон, оставившее глубокий след в летописях Восточной Азии. И не в этих ли летописях могут быть обнаружены нити, которые приведут нас к разгадке тайны Спящей красавицы?
Ведь в древних летописях есть рассказ о пещере предков правящего дома одного из древних государств Восточной Азии. Судя по всему, пещера эта помещалась где-то в районе нашего Приморья или поблизости от него.
В один из зимних вечеров, перелистывая страницы «двадцати четырех династийных историй», мы наткнулись на раздел, посвященный династии Когуре, правившей на севере Кореи в начале I тысячелетия нашей эры, еще до возникновения Бохайского государства.
«На востоке страны, — говорилось в летописи, — имеется большая пещера, которая называется Сухель — пещера духа Су. В десятом месяце, когда собирается народ всей страны, изображение духа Су водворяется у реки, находящейся в восточной части страны, и там совершается жертвоприношение ему».
Чтимые пещеры — обиталища предков — существовали и у других народов древности. В культе таких пещер, должно быть, жили древнейшие представления о пещерном прошлом человечества, о далеких первобытных временах, когда в погоне за стадами северного оленя, за мамонтами и носорогами усталые охотники находили свой приют под их гостеприимными сводами.
Нет ничего удивительного, что у древних обитателей Приморья тоже была своя пещера предков, из которой согласно легенде вышли их мифические прародители. И еще вероятнее, что эта пещера служила храмом не всего народа или племени, а возглавлявшего племя аристократического рода.
Не нужно много воображения, чтобы представить, как в определенное время года из глубины долины медленно поднималась торжественная процессия воинов и жрецов — служителей культа покойных предков правящей династии. У подножия священной скалы под звуки барабанов и труб они приносили жертву духам покойных вождей. Возливали в их память вино, кумыс, резали лошадей или рогатый скот и свежей кровью поливали холодный камень, чтобы с кровью духам умерших вливались свежие жизненные силы.
После свершения священного обряда просили укрощенных и умилостивленных дарами духов-предков о счастье для потомков, изобилии пищи и об удаче в делах племени, о победе над врагами. Затем процессия так же торжественно возвращалась обратно.
Давно потухли жертвенные костры и рассеялась память об этом древнем народе. Исчезло и самое имя его. Но скульптурные образы былого стоят в темной глубине пещеры как и сотни лет назад. Безмолвные и торжественные.
Впрочем, пожалуй, лучше будет сказать — таинственные. Ведь через них с нами говорят поколения древних племен, создавших когда-то свою замечательную культуру на берегах Великого океана. Памятники этой самобытной культуры ясно и наглядно свидетельствуют против старой расистской концепции о «высших» и «низших» расах, об «избранных» и «неизбранных» народах.
Замечательные памятники древних самобытных культур нашего Дальнего Востока, как и всех других областей Советского Союза, вносят новый вклад в борьбу против старых европоцентристских заблуждений и новых маоистских расистских извращений. Всюду издавна шел, как показывают эти памятники, прогрессивный культурно-творческий процесс. Везде возникали на основе регресса в экономике и общественных отношениях свои культурные очаги.
В пещере на реке Суворовке исследователи прошлого соприкоснулись с неведомым ранее культурным очагом далекого прошлого, столь же увлекательным, как таинственным.
И кто знает, какие новые открытия ожидают здесь археологов?
Поклонники крылатого быка
Одна из ярких, неизвестных ранее страниц средневековой истории Северной Азии открылась в XIX веке внезапно и неожиданно на Ангаре, у древнего русского города — острога Балаганска, в долине левого притока Ангары — Унги.
Унга, маленькая степная речка, всегда была одним из основных мест расселения скотоводов-бурят. Не случайно именно здесь, в земле «Больших Братов», при впадении Унги в Ангару был построен в XVII веке Балаганский острог, позднее уездный город, а ныне районный центр.
В шести километрах от Балаганска над Унгой поднимается обрывистый склон высокой террасы. Он уже издали бросается в глаза своим ярким красным цветом. Эта возвышенность и носит название Улан-Бор — «Красный мыс». С ней связаны древние бурятские легенды. В старину, рассказывают местные жители, здесь устраивались тайлаганы (празднества) в честь шаманских духов — властителей долины Унги.
С высоты Улан-Бора открывается широкий вид на окружающую местность вверх и вниз по Унге, на Ангару и соседние возвышенности. Внизу вьется прихотливыми излучинами Унга, расстилаются луга и покосы — превосходные места для скотоводов.
Поднявшись на возвышенность Улан-Бор, можно увидеть знакомую по другим местам Прибайкалья картину. Валы и рвы, поросшие пахучей степной травой, следуют один за другим концентрическими полосами, ограждая небольшой участок, своего рода цитадель древнего поселения.
К приходу русских на Ангару здесь кочевали в своих легких юртах из войлока балаганские буряты. Еще раньше, в VI–X веках нашей эры, степи по Унге занимали такие же скотоводы — тюрки по языку, которых в древних тюркских каменописных текстах Монголии называли «тремя курыканами».
Кроме разведения скота и охоты, курыканы («гулигани» китайских летописей, «кури» или «фури» мусульманских авторов) занимались земледелием, о чем свидетельствуют их пашни. После курыканов в Прибайкалье, в том числе на Ангаре и Лене, остались многочисленные наскальные изображения, в которых отражены их жизнь, их духовная культура. О том, что курыканы говорили по-тюркски, свидетельствуют надписи, выполненные орхоно-енисейским руническим шрифтом.
В одной из ям на мысу, вырытых для добычи глины, обнаружились обломки почти целого сосуда с отверстием внизу, а рядом железные шлаки, береста и кости животных — картина, аналогичная той, которую наблюдал профессор Б. Петри в 20-х годах в бассейне реки Куды на реке Мурине при раскопках землянок «курумчинских кузнецов» — курыканов в падях Шохтой и Улу-Елга. В таких сосудах курыканы плавили свое сыродутное железо, отличавшееся высоким качеством.
Первые же разведочные раскопки археологической экспедиции показали, что в том месте, где увидели сосуд, находилась такая же, как на Куде, землянка кузнеца — плавильщика железа.
Дальнейшими раскопками обнаружены фрагменты типичной для курыканских поселений керамики: относительно толстостенной, ручной лепки, украшенной резным линейным узором в виде свисающих вдоль верхнего края сосуда и частично перекрещивающихся дуг. Нашли также изделия из рога и кости и серебряную серьгу. Серьга имеет форму овала с боковым отростком внизу. Такие серьги, распространенные от Енисея до Дуная в инвентаре могил и даже изображаемые на каменных статуях, прочно датируют городище VIII–IX веками нашей эры.
Совершенно неожиданно на городище обнаружили древние могилы. Костяки лежали в неглубоких грунтовых ямах, перекрытые сверху настилом из уложенных поперек погребения коротких досок или плах. При костяках никаких вещей, даже самых обычных украшений, не было.
Детальное изучение окрестностей городища показало, что древние поселения располагались и ниже, на примыкающем к древней высокой террасе более низком уступе первой подпойменной террасы. Нижнее поселение поразило массой разбитых и расколотых костей животных. В этой массе костей встречались черепа лошадей, рассеченные пополам характерным образом, в продольном направлении. Вместе с костями животных здесь были фрагменты глиняных сосудов, а также металлические вещи и изделия из других материалов.
Нижнее Унгинское поселение, как показали раскопки, оказалось двуслойным. Керамика из верхнего слоя имела тот же характер, что и керамика из городища. Глубже залегала керамика иного рода. Ее главная отличительная черта — тонкие, иногда рубчатые налепные валики, опоясывающие сосуд в верхней части параллельно венчику, а иногда расположенные вертикально.