На фоне этой керамики особо выделяются два миниатюрных сосуда. Такие сосуды ранее нигде в Прибайкалье не встречались. По размерам и форме оби аналогичны чирагам, светильникам Средней Азии. В археологических находках из Средней Азии, относящихся к средневековому времени, чираги — самый обычный предмет. Они были в употреблении у оседлых земледельцев Средней Азии, узбеков и таджиков, до самого недавнего времени, в «этнографической современности» XIX — начала XX века. Это специфический элемент древней земледельческой культуры Средней Азии.
Вместе с глиняными светильниками на Унге найдены и металлические, из тонких листиков железа, четырехугольные, с вогнутыми сторонами. На каждом из четырех углов сосудика соответственно имеется по выступу — носику для фитиля; все фитили могли гореть одновременно. Светильники такого рода также характерны для средневековых поселений Средней Азии.
Находка в Прибайкалье типичных для Средней Азии чирагов — сама по себе замечательный факт. До сих пор самые восточные находки таких светильников отмечались в Семиречье. Ни в Приуралье, ни в Западной Сибири ничего подобного археологи не встречали. И вот теперь они неожиданно оказались на расстоянии тысячи километров от Амударьи и Сырдарьи, на берегах Ангары, почти у Байкала!
В том, что унгинские чираги изготовлены по среднеазиатским образцам, помимо их формы свидетельствуют в другие находки.
Вместе с черепками обычных глиняных сосудов здесь найдены обломки стеклянных сосудов — ручки и горлышки. Судя по ним, кувшины имели узкое горло с раструбом вверху. Были также сосуды с боковыми ручками около горловины. Цвет стекла — светлый голубовато-зеленый; стекло полупрозрачное, сильно иризированное, что свидетельствует о его значительном возрасте.
Ясно, что в Прибайкалье сосуды, по тем временам не менее драгоценные, чем серебряные, были доставлены извне. Точно такие стеклянные кувшины были в употреблении у оседлых жителей Средней Азии в средневековое время. Они найдены, например, при раскопках в Пенджикенте и на Афрасиабе в Самарканде.
Историко-культурное значение этих фактов для характеристики связей Средней Азии и Восточной Сибири еще более усиливается тем, что вместе с унгинскими чирагами найдены и другие предметы среднеазиатского происхождения.
В культурном слое нижнего Унгинского поселения обнаружена миниатюрная печатка из халцедона, на которой вырезано изображение крылатого существа с туловищем быка и головой человека, увенчанного короной. Это древнеиранское божество — покровитель стад и пастухов Гопат-Шах, образ которого пользовался широкой популярностью в Иране и у ираноязычного населения Средней Азии с весьма раннего времени.
Фигура того же божественного человека-быка вырезана на обломке глиняного сосуда из Унгинского поселения: она расположена между двумя всадниками, которые мчатся во весь опор друг на друга. Конные воины — сюжет традиционный для искусства наскальных изображений Прибайкалья курыканского времени. В этом отношении черепок с Унгинского поселения представляет собой не что иное, как самую настоящую писаницу, только вырезанную не на скале, а на первом попавшемся под руку обломке посуды. Но поединок конных воинов является редким на писаницах сюжетом. И уже совсем необычно сочетание сражающихся воинов с фигурой мифического человека-быка Гопат-Шаха..
Таким образом, на Унгинском поселении обнаруживается своеобразный культурный синкретизм — сочетание двух культур. Одна из этих культур исконно тюркская, корни ее уходят в тысячелетия исторического прошлого степных племен Азии и Восточной Европы, в культуру скифо-сакского и гунно-сарматского времени. Отсюда идут всадники, трактованные в манере, привычной для наскальных рисунков Шишкинских скал, Су-лека и Копен. Отсюда же идет и другой замечательный образец искусства, принадлежавший обитателям долины Унги, — тонкая костяная пластина, украшавшая когда-то берестяной колчан древнего воина.
Пластина эта представляет собой превосходный образец звериного стиля и орнаментально-декоративного искусства кочевников. На ней под широким орнаментальным поясом из чередующихся темных и светлых треугольников изображен олень с широкими рогами, закинутыми на спину. Олень показан отдыхающим в густом лесу или роще. Деревья рощи изображены условно, но вполне различимо. Они имеют вид заштрихованных ромбиков или треугольников со столь же условно изображенным стволом в виде прямой линии. На Унге найдена и вторая, аналогичная по стилю пластина от колчака, также изображающая оленя.
О тюркской этнической принадлежности тех, кто с таким тонким искусством вырезал эту пластину из куска кости или лосиного рога, ясно свидетельствуют найденные на Унгинском поселении альчики (кости для игры), часто украшенные тонким геометрическим узором из резных линий в виде сетки или решетки. А на одном из альчиков уцелел даже знак рунического шрифта древних орхоно-енисейских тюрков.
Наличие у жителей Унгинской долины — тюрков среднеазиатских стеклянных сосудов, а также печатки с изображением Гопат-Шаха можно было бы объяснить легко и просто даже не прямым культурным контактом с оседлым населением Средней Азии, а проникновением чужеземных вещей из рук в руки, от племени к племени путем так называемого «этапного обмена».
Однако тот факт, что на Унге оказались чисто среднеазиатские чираги, заставляет подумать о другой возможности объяснения того, как появились все эти вещи в Прибайкалье.
Чираги — настолько специфичная принадлежность быта оседлых земледельцев Средней Азии, что они сами по себе неразрывно, органически связаны с их культурой. Кроме того, глиняные чираги не были доставлены на Унгу подобно стеклянным кувшинам из далеких стран, а явно выделывались здесь же, на месте. На Ангаре должны были работать местные ремесленники, гончары, которые изготовляли свои изделия по традиционным среднеазиатским образцам, чуждым тюркскому кочевому миру.
С деятельностью этих людей, стойко сохранявших традиции своей высокой земледельческой культуры даже здесь, вдали от Средней Азии, следует связывать, очевидно, и следы земледельческого производства, обнаруженные при раскопках в долине Унги. Таковы орудия земледельческого труда. О наличии не примитивного мотыжного, а высокоразвитого, плужного земледелия с применением тягловой силы рабочего скота свидетельствует и обломок чугунного лемеха плуга. Зерно размалывалось на больших ручных жерновах. Целый такой жернов оказался на Унгинском поселении. Нашли там и зерна проса.
Последним и самым замечательным штрихом в этой неожиданно открывшейся картине жизни скотоводческо-земледельческого поселка, существоващего на берегах реки Унги более тысячи лет назад, явились костяки и черепа людей, захороненных на высоком мысу городища Улан-Бор. Как установлено специальным антропологическим исследованием, в могилах на городище и по соседству с ним были захоронены не монголоиды, то есть не тюрки, а европеоиды и притом обладавшие чертами определенного этнического типа — таджикско-согдийского! Отсюда следует вывод, что, кроме тюрков-курыканов, на Унге обитали и европеоиды, предки таджиков (и узбеков тоже), проникшие сюда, очевидно, компактной группой из Средней Азии.
Они, следовательно, принесли с собой на берега Ангары, в тюркский мир кочевников-скотоводов, халцедоновую печать, древний иранский культ Гопат-Шаха, оседлый образ жизни со светильниками-чирагами, а также свои навыки земледелия, свое оседлоземледельческое хозяйство.
Они принесли и свой обряд захоронения, резко отличный от обычного степного обряда. Степные кочевники-шаманисты хоронили покойников по издревле установившемуся обычаю. С различными предметами, необходимыми, по их воззрениям, для продолжения жизни за гробом. С оружием, в том числе луком и стрелами, иногда с орудиями труда и различными украшениями, принадлежавшими умершему. Здесь же, на Улан-Боре, в могилах нет буквально ни одной вещи, ни одного бытового предмета, даже бусин или каких-либо других самых простых и дешевых украшений.