— Darling, — позвал меня Гасан, — translate that now I want her to sing «Veselja chas».[38]
— Спой ему «Веселья час и боль разлуки», — сказала я своей сестре, — он во всей своей долбаной жизни не слышал ничего лучше романсов.
— Что значит «романс»? — поинтересовался Дауд.
Тот день был пятницей, и, поскольку в пятницу арабы не работают, мы были свободны до следующего утра.
Скорее всего мы бы остались на яхте и плавали на ней до того момента, пока нами бы не заинтересовалась морская полиция, но Азиза (так звали любовницу Гасана) вернулась со своей ночной смены и, не застав Гасана дома, начала скандально названивать ему на мобильный.
— Baby, — оправдывался он, бегая по палубе и хлопая крыльями, как старая моль, — it’s okay, nothing happened. We are in the yacht, with Lisa and Daoud.[39]
Азиза была не так глупа, чтобы тут же не перезвонить мне.
— Скажи честно, — попросила она, — там были бляди или нет?
— Нет, — сказала я.
— Зачем тебе врать? — Азиза была в бешенстве. — Если что-то в таком роде случится, когда тебя не будет, я тебе тоже все честно расскажу.
— Ко мне приехала сестра, — сказала я, — Гасан пригласил нас на яхту, мы выпили, посидели, а потом пошли спать.
— Ты думаешь, я — дура? — спросила она.
— Знаешь, твой Гасан мне абсолютно по хуй, — я начинала немножко злиться, — а у моей сестры двое детей, и она замужем. Если ты полагаешь, что я вру, можешь проверить по компьютеру, в каком отеле она остановилась, и уяснить своей тупой башкой, что ей сорок лет, она приехала в эти гребаные эмираты на отдых и расплачивается кредитной карточкой. — Конечно, я отдавала себе отчет в том, что Азиза никогда не будет выяснять истинное положение дел в жизни моей сестры — этой идиотке нужно было только твердое, в какой-то мере агрессивное подтверждение того, что Гасан ни с кем не спал, пока она торчала на своем ресепшен.
Несколько секунд она молчала, а потом сказала:
— Прости, я на нервах.
— Азиза, — сказала я, — по-моему, женщине, которая спит с Гасаном, можно не беспокоиться о конкурентках.
Дауд засмеялся, а Гасан принялся теребить его за голое плечо с вопросом: «What did she say? I cannot understand this fucking language».[40]
— Скажи этой суке, чтобы ехал домой, — попросила меня Азиза. — И, Лиза, — сказала она, помолчав, — ты единственный человек, которому я верю, — я надеюсь, ты меня не наебываешь?
— Нет, дорогая, — ответила я. — Он скоро будет с тобой.
Гасан, разумеется, помчался домой, а мы тупо стояли у джипа, не зная, что нам делать и куда направиться. Дауд успел основательно выжрать, и я знала, что машину предстоит вести мне (моя сестра не умела водить).
— Ты хочешь есть? — спросил Дауд.
Боже правый, вся наша гребаная жизнь распадалась на пьянку, секс и жратву.
— Да, — сказала я. — И Маргарита, я думаю, тоже.
Моя сестра улыбнулась и утвердительно кивнула.
Я села за руль. Дауд сел рядом, а Маргарита, как всегда, обосновалась на заднем сиденье.
— Я предлагаю пойти в какой-нибудь долбаный ресторан, позавтракать там, а потом отправиться к Любе, — сказала я.
— Кто такая Люба? — спросила моя сестра.
— Одна русская блядь, — ответил ей Дауд.
— Ты делаешь акцент именно на том, что она — русская? — осведомилась я. Его тон начал меня раздражать.
— Что такое «акцент»? — спросил Дауд.
— Имеется в виду, — я со злостью вдавила в пол педаль газа, — что ты объясняешь Любино блядство тем, что она из России.
— Зачем ты скандалишь? — робко спросила моя сестра.
— Нет, — Дауд расслабленно откинулся на спинку сиденья, — я ничего не объясняю. Я хочу тебе сказать одну вещь, и я хочу, чтобы ты поняла, что я ничего не говорю о тебе. Ты — хорошая женщина, я давно с тобой живу, но хочу тебе сказать: все проститутки, которые здесь есть, — русские, а Любе просто не надо этим заниматься, потому что у нее есть деньги. Но все же, — он жестом остановил меня, когда я открыла рот, чтобы возразить, — у меня нет сомнений, что Люба была проституткой, и у меня нет сомнений, что не все, но бо́льшая часть русских женщин — проститутки, так же как бо́льшая часть русских мужчин — алкоголики.