Вторая от угла доска заскрипела, сходя с нижнего гвоздя, легко отошла в сторону…
Петька не вскарабкался, а взлетел по лестнице на сеновал.
Прикрыли за собой вход.
Никита чиркнул спичкой, зажег фонарь, и оба остановились в изумлении перед открывшимся вокруг них богатством. Все драгоценное имущество отряда выглядело бы здесь убогой кучкой железок. На огромном чердаке — даже по скатам стропил, даже по крыше — не было кусочка, свободного от вещей. Тут и мельничное крыло, и тракторные фары (прав был пасечник Саша!), и какое-то старое, с толстенным, как у пушки, стволом ружье, и тяжелые стулья с львиными головами на подлокотниках, и какие-то портреты, несколько большущих деревянных сундуков друг на дружке, плужные лемеха, какие-то шестеренки, гайки, болтики, выцветший транспарант: «Смерть фашистским оккупантам!», приводной ремень от движка, как в МТС, динамо-машина, как у киномеханика Володи, которую парни крутят во время киносеансов по очереди и кричат друг на друга, если кто крутит плохо, старый кожаный диван, зазубренные серпы, чучело зайца, дырявый тулуп, подшивки газет на полках, рваные сапоги, стертые лапти, цепь, колодезный ворот… И на всем этом слой пыли.
Друзья, ошеломленные, долго озирались на нужные и не нужные им вещи.
Первым опомнился Петька.
— Быстро!.. — Кинулся в один угол, в другой, потом через целую баррикаду тряпья перебрался в конец чердака.
Рванул с горы мебели старую этажерку, Никита остановил его: «Надо спокойно…» Показал рукой на следы.
Успокоились, опустили пригашенный фонарь вниз. Стали перекладывать вещи с места на место, поднимая их осторожно, чтобы оставалось как можно меньше следов.
Наконец в правом дальнем углу показались аккуратные стопы книг.
Друзья отодвинули в сторону неведомо как оказавшуюся здесь школьную доску и увидели два пыльных ящика рядом с книгами.
Петька схватился за крышку. Ощетинившись ржавыми гвоздями, она легко поднялась вверх.
— Здесь!.. — с испугом прошептал Петька и выхватил из ящика первую книгу.
«Братья-враги» — прочитали оба в свете мерцающего фонаря. Никита взял ее за корешок, потряс, заглянул в переплет — ничего особенного не заметил.
Петька выхватил другую.
«Похождения Ната Пинкертона»… «Гибель Колорадо»… Толстый том: «Тайны женского очарования»… «Мужчина и женщина»… «Русская история в самом отжатом состоянии»…
Никита присел возле ящика, потер рукавом его смоляную стенку.
— Чего ты? — спросил Петька.
— Пять, — зловеще изрек Никита. Петька увидел проступившую на ящике цифру «5». По лицу его скользнуло недоумение, но уже в следующую секунду адмирал-генералиссимус накинулся на второй ящик. С трудом выдвинули его и на задней стенке нашли небрежно очерченное варом «3».
— В куче… — устало дыша, резюмировал Никита.
Затягивался еще один узелок в цепочке неясностей.
Ящик с цифрой шесть, если только он не был ящиком с одеждой, которая разошлась по деревне, был, очевидно, использован Прокопом для других целей, а книги он выложил в стопы.
Снова пришлось хватать один за другим тома и томики разных «похождений…», глотая пыль и задыхаясь, чтобы не раскашляться.
Оба не заметили, сколько времени прошло с минуты их вторжения на сеновал.
Явственный мужской голос где-то поблизости заставил Петьку броситься грудью на фонарь, и он чуть не раздавил его, опершись руками о кучу тряпья. Дунул под стекло.
Темь окружила обоих.
Никита уткнулся в пыль рядом с Петькой.
Лениво рыкнул Шерхан.
Что-то со злостью проговорил у калитки Прокоп. Со злостью хлопнул калиткой, со злостью двинул засовами. Скрипя сапогами, прошелся по двору. Встревоженный Шерхан загавкал.
— Цыц! — рявкнул Прокоп, и, виновато урча, Шерхан отбежал в дальний угол двора. — Тихо, Шерхан!..
Прокоп взошел на крыльцо дома, тонко пропела сенная дверь.
— Бежим! — одним дыханием шепнул Никита. Петька прижал его к тряпью. Шерхан, напоминая о себе, заставил Никиту покориться.
Прокоп снова появился на крыльце.
Слышно было, как, раздраженный, изо всей силы пнул он подвернувшееся под ноги ведро.
Остановился где-то между крыльцом и сараем.
Через несколько секунд угрожающе скрипнула лестница, по которой недавно поднимались на сеновал наши герои.
Заглянул Прокоп внутрь или не заглянул… Догадался о чем или не догадался… Заметил что-нибудь или все знал заранее… Но вдруг звякнула накидка на входной дверце и прогремел замок.
Никита хотел, как тогда, протянуть спасительное «дяденька», открыл рот… и остался лежать с расслабленной челюстью.
Звякнула еще одна накидка.
Глухо бухнула земля под сапогами прыгнувшего вниз Прокопа. Отгремела, соскальзывая по стене, лестница. Потом с шумом улеглась в сарае. Потом туда же улеглась вторая — от входа на чердак…
Все это было проделано в молчании. Только время от времени, будто одобряя действия хозяина, торжествующе рычал Шерхан.
В этот вечер в Белой Глине
В этот вечер Мишка, окончательно потерявший голову в догадках по поводу исчезновения друзей и зная от Петькиной матери, что какое-то отношение к этому имеет учительница, навестил Валентину Сергеевну, чтобы попытаться выведать хоть что-нибудь у нее. Но Мишка был плохим дипломатом. После двух-трех вопросов о здоровье, о возможностях почтового сообщения и всякого рода путешествий Валентина Сергеевна уже догадалась, что Никита и Петька в походе. Неведение Валентины Сергеевны по этому вопросу удивило Мишку не очень. Учительницу собственное неведение удивило сильнее.
Тем же часом она вместе с Мишкой отправилась к Петькиной матери.
Петькина мать ахнула, завидев учительницу.
Через некоторое время к ним присоединилась бабка Алена, и три женщины, припоминая свои беседы с беглецами, никак не могли уточнить, на кого ссылались друзья, говоря о походе, и запрещал ли им кто-нибудь путешествовать без старших. Получалось так, что все трое не разрешали этого и никто из троих не запрещал.
Больше всех, а вернее, заметнее всех волновалась Валентина Сергеевна. Она даже осталась на ночь у Петькиной матери. Бабка Алена вспомнила, что путешественники обещали возвратиться через два-три дня, и решено было ждать их завтра.
Но прошел завтрашний день, а беглецы не появлялись.
Вечером Владька и Мишка организовали постоянное дежурство в тальнике, у поворота, на берегу Туры. Владька для этой цели соорудил подзорную трубу из двух линз. Труба немножко замутняла изображение, но все же, приглядевшись, через нее можно было различить, где река, а где берег, и даже лодку, если та появится метрах в пяти от засады.
К сменному дежурству добровольно подключился Колька тетки Татьянин. Подключился не потому, что изменил своим прежним симпатиям, но потому, что обиделся на друзей за скрытность.
Безрезультатно прошла еще одна ночь. Потом еще один день. Еще ночь. А к вечеру следующего дня Валентина Сергеевна пришла в сельсовет и по телефону сообщила в районную милицию об исчезновении двух своих учеников. Валентина Сергеевна была расстроена до того, что минут десять объясняла внешние приметы одного Никиты, хотя и сказать-то надо было всего, что голова как шар.
В двух белоглинских домах нарастала тревога, наблюдатели в тальнике сменялись каждые полчаса, а беглецы будто канули в воду.
Шерхан
Когда первые ошеломляющие минуты заключения прошли, друзья приспособились к темноте и могли различать друг друга.
Оба сели на тряпье, оба слышали, как скрылся в доме Прокопка.
— Нас предали, — шепнул Никита.
Петьке стало чуточку тоскливо от этой мысли, но Петька подумал и мотнул головой: «Нет!» Потом вспомнил, что Никита может не разглядеть его движения, и сказал:
— Нет…
Никита хмыкнул, и сколько-то времени они опять сидели молча. Но когда неуверенно застучали запоры калитки, оба вздрогнули, понимая, что каждый ждал именно этого — когда возвратится женщина.