Председатель Назар Власович разогнал на своем Нептуне гвардию Борьки конопатого, зачем-то притаившуюся в овраге.
— О то ж вражье племя! О то ж вражье племя! — восклицал Назар Власович. И тем же часом самолично отвез Валентине Сергеевне выпрошенную у эмтеэсовцев палатку военного образца, человек на сорок вместимостью.
А после обеда километрах в двух за Рагозинкой возвращавшиеся с работы изыскатели поймали Кольку тетки Татьянина, упрямо вышагивавшего по дорожке между зреющими овсами с буханкой теплого хлеба под мышкой.
Колька тетки Татьянин ударился бежать через поле. Пришлось еще с километр гнаться за ним, ловить. Теперь Колька сидел в «кладовке под замком и, стуча в дверь, клялся:
— Все равно буду путешествовать! Не имеешь права держать под замком! Тебе не при капитализме!
Это он на мать.
Но Колькина тетка Татьяна Конституции не читала, в правах и обязанностях советских граждан разбиралась слабо, поэтому не открывала замок, лишь время от времени отвечая на Колькины требования хлестким постукиванием длинной ивовой хворостины о дверь кладовки.
К вечеру в Петькиной избе, которая теперь стала вроде штаба, собралась добрая половина белоглинских женщин. Сначала спорили и ругались, так что даже Валентина Сергеевна не могла никого унять. Ругались и спорили все, кроме Петькиной матери, поскольку, не сговариваясь, все считали ее главной виновницей происходящего. Петькина мать сидела в углу и только виновато и испуганно поглядывала на шумевших гостей.
Единственным грустным союзником ее была бабка Алена, второй день уже безнадежно мявшая в руках тонкую сыромятину и периодически взывающая к богу о благополучном возвращении к этой сыромятине заблудшего внука.
— Нет, это все ваш, ваш… — сквозь слезы внушала Владькина мать Петькиной матери, завладевая инициативой в споре. Бабы с изумлением убедились, что городские женщины умеют переговорить любого почище деревенских. Деревенские кричат, кричат — никто никого не перекричит. А городская потихоньку, помаленьку, не останавливаясь, волынит, волынит свое, и вот уже одна за другой все умолкли, а она говорит как бы от имени всех.
— Играли мальчики, все было хорошо: футбол, рыбалка, механизировали разное… А этот выставил какой-то сумасшедший флаг — и вот, пожалуйста. Поиски, странствия, победы! Ну, какой в этом смысл? Вот и, пожалуйста, странствия!.. Где теперь искать их? Что с ними будет? Владик даже теплого белья не взял… Странствия! Утонут в каком-нибудь болоте — вот и будут странствия!..
Петькина мать, глядя на слезы желтоволосой Владькиной матери, уже готова была полезть на крышу и сорвать злополучное знамя адмирал-генералиссимуса, чтобы предать его публичному поруганию. Но дверь распахнулась, и в комнату вошел Владькин отец. С появлением мужчины разговор прервался.
— Что за шум? — спросил Владькин отец. — По какому поводу слезы? Мужчины отправились искать бриллианты? Ну, что ж… Мы все что-нибудь ищем! Я вот всю жизнь в поисках! Исключая войну. Стране нужны драгоценные камни, уголь нужен, железные дороги. И закаленная смена нужна! Смена путешественников, изыскателей, солдат. Так или не так?
Лица женщин чуть повеселели в улыбках.
Владькин отец прошел на середину комнаты, снял и положил на стол фуражку.
— Ребята — спортсмены, я вам скажу. Отличные спортсмены. Я сегодня целый час гнался за этим Колькой. И что самое удивительное — ведь хлеба не бросил! Задыхается уже, деваться некуда, а хлеб под мышкой! Я ему говорю потом: что же ты буханку-то не швырнул? А он: ты ее заработай сначала, потом швыряйся! Слыхали, товарищ учительница? Простите, не знаю, как вас зовут.
Валентина Сергеевна улыбнулась.
— Валентина Сергеевна.
Кольки тетки Татьянина мать гордо выпрямилась было на стуле, но вспомнила о затворнике, который, наверное, опять барабанил в дверь с требованием социалистической законности, и посуровела снова.
— Вот, товарищи… — делаясь серьезным, проговорил Владькин отец. — Дело, конечно, не такое приятное… И ремня показать каждому надо будет… Но раз уж мы собрались вместе, давайте обсудим, что и когда проглядели мы с вами. Правильно я говорю, Валентина Сергеевна?
Валентина Сергеевна с удовольствием подтвердила. И теперь уже в абсолютной тишине стала говорить одна она.
Беседа, таким образом, превратилась в родительское собрание.
Выступали по очереди, спорили, но уже не горячились.
— Я думаю, — сказал Владькин отец, — надо, Валентина Сергеевна, организовать мальчишек при вас, коли уж школа в основном отстранилась от этого дела и коли уж вы берете на себя эту трудную обязанность. Но надо организовать интересно, чтобы все это — естественно, как бы само собой, чтобы не разучивать одни и те же песни.
— Мой все про черного ворона поет… — неожиданно вставила бабка Алена.
— Вот именно, — обрадовался Владькин отец. — Надо и «Черного ворона» петь иногда! Потому что человек любит и порадоваться, и погрустить вовремя, и помечтать под настроение. А если по графику, по пунктам: сегодня то-то, завтра то-то… А может, на реке паводок, и мальчишки хотят льдины от берега отталкивать, а не книгу читать! Льдины-то раз в году плывут, а книга подождать может.
По предложению Валентины Сергеевны все присутствующие вошли в родительский комитет, который обязался собираться не реже чем раз в месяц и обсуждать все вопросы о детях.
— Девочек надо тоже привлечь… Моя Света, гляжу, тоже на лес смотрит… — неожиданно призналась Владькина мать.
Постановили привлечь и девчонок.
Владькин отец обязался вместе с изыскателями всеми силами помогать Валентине Сергеевне.
— Заставим и работать, и шалопайничать вовремя, — пообещал Владькин отец.
Собрание продолжалось затемно.
Преследование
А в это время ничего не подозревавшие о заговоре против них путешественники, не дыша, сидели в густых зарослях малинника, сжимая в руках луки и дротики…
На поляне шла торопливая подготовка к бегству.
Если бы Проня мог предполагать, что за ним следят, друзьям, возможно, вряд ли удалось бы защититься дротиками. Но бандиты лишь иногда вслушивались в отдаленные шумы тайги. Если они и ждали погоню, то не вскоре.
Шепотом договорились двигаться по-одному: впереди Петька, метров через пятьдесят за ним — Владька, потом Никита. Никита должен оставлять ножом едва заметные срезы на кустах или на деревьях.
Петька умел кричать по-лягушачьи. И двумя короткими «кр-р… кр-р…» условились объявлять тревогу. Еще Петька потребовал, если что случится с ним, — на помощь не приходить, продолжать слежку. С этим условием Никита и Владька не соглашались, но потом договорились меняться местами, чтобы все подвергались одинаковому риску.
Спрятав в лесу все, что напоминало о беглецах, обрывки веревок, котомки, — чернобородый взял мешки с провизией, Проня вскинул за спину тяжелый ящик. Еще раз оглянулись оба на тайгу, вслушались. Они почему-то ждали опасности со стороны деревьев, где были привязаны пленники, а бывшие пленники затаились у противоположного края поляны.
Чернобородый впереди, Проня за ним двинулись мимо зарослей малинника на восток. И едва глухие шаги их стали чуть слышными вдалеке, пригнувшись и осторожно ступая, двинулся между деревьями Петька. Владька выдержал расстояние с таким расчетом, чтобы только не выпускать из виду Петьку. Никита выждал еще.
Петька надеялся, что бандиты постараются выбраться на проселок. Но чернобородый шагал прямо на восток, с каждой минутой забираясь все дальше и дальше в глубь тайги. Влажный от росы мох пружинил под ногами, выправлялся, и нельзя было заметить на нем даже признаков человеческого следа.
Первые часа полтора бандиты еще оглядывались назад, внимательно прислушиваясь к тайге. Петька замирал при этом, уткнувшись носом в какую-нибудь холодную от сырости, мшистую кочку. Но потом, окончательно успокоенные, бандиты зашагали ровным, быстрым шагом, почти не останавливаясь и, видимо, считая, что никакая погоня уже не в силах разыскать их по сплошным, на сотни километров вокруг, дебрям леса.